Я старался быть максимально аккуратным в выражениях, потому
что еще во время беседы в доме у Истоминой увидел, как болезненно Андрей
Мусатов относится к тому, что Личко называют его отцом.
– Вы хотите сказать, что мне нужно поговорить с сослуживцами
Личко?
– В первую очередь, вам нужно поговорить с вашей
матерью,– как можно мягче произнес я.– Попросите ее вспомнить всех
друзей и знакомых ее мужа, в том числе и сослуживцев. Среди них наверняка
окажется кто-то, кто был с ним особенно близок и мог знать о знакомстве Личко с
молодой красивой женщиной.
– И зачем это?– Андрей нахмурился.– Я и без того
не сомневаюсь, что они были знакомы. Что мне даст лишнее подтверждение этого
факта?
– Вы не понимаете,– я был терпелив, как учитель в
школе для умственно отсталых.– Допустим, у вас есть девушка, дама сердца,
и есть близкий друг. Вы их знакомите, это естественно. Или не знакомите, но
другу многое о ней рассказываете. Например, о том, что она уехала к тетке в
Волгоград, или о том, что она посещает какие-нибудь курсы, или о том, что у нее
есть подружка Маша, совершенно невыносимая особа, которая часами висит на
телефоне и изводит вашу девушку всякими глупостями, мешая вам предаваться
интимным радостям. Ведь расскажете же, правда? Почему бы нет? Это нормально.
– Ну, в общем, да,– согласился он,– нормально.
– И когда мы приходим к этому вашему другу и спрашиваем, что
он знает о вашей девушке, он нам рассказывает, что она посещала такие-то курсы,
что у нее в Волгограде живет тетка, а в Москве есть безумная подружка Маша.
После чего мы находим в Волгограде тетку, а в Москве – курсы и Машу, и задаем
им уже вполне конкретные вопросы о вашей девушке. Люди, которые знали о
знакомстве Личко и Шляхтиной, могут кое-что знать о самой Шляхтиной, либо о ее
жизни, либо о других ее знакомых. Тут главное – найти кончик ниточки, за
который можно тянуть. Пока что этого кончика у вас в руках нет, во всяком
случае, поиски со стороны самой Шляхтиной вам ничего не дали. Так попробуйте
поискать со стороны Личко. Что вы теряете?
Мы проговорили еще час, и я все время со страхом ждал, что
Мусатов расценит мое участие в его судьбе как намек на желание сотрудничать и
сделает мне конкретное предложение. Мне придется отказываться, а он будет
предлагать деньги, и мне нужно будет объяснять, что заниматься его
археологическими изысканиями мне не интересно, а деньги я зарабатываю совсем
другим способом, куда более приятным. Он обидится и уйдет, я буду чувствовать
себя виноватым, в общем, ничего хорошего. И зачем я, дурак, вообще полез в это
дело? Ну сперва – ладно, меня Майя попросила прийти и посидеть рядом, но
сегодня-то я зачем ввязался? Мне что, больше всех надо? У человека есть
проблема, вот пусть он ею и занимается, а при чем тут я? С какого боку? Видимо,
три дня сплошных разговоров о самоубийстве коллеги совсем выбили меня из колеи.
Но Мусатов, к моему огромному облегчению, ничего мне не
предлагал и ни о чем не просил, только благодарил и тщательно записывал все мои
бредовые идеи. В частности, я посоветовал ему как следует подумать, осмыслить
собственный жизненный опыт и составить для Майи Витальевны небольшой вопросник,
который помог бы ей встряхнуть воспоминания о Елене Шляхтиной. Например, ходили
ли они вместе в кино или театры? Может быть, на выставки, концерты,
литературные чтения? Не встречали ли там знакомых либо Майи, либо самой Лены?
Не знакомила ли ее Майя с кем-нибудь? Истомина заявила, что у нее не было общих
знакомых с Шляхтиной, но обычно под общими знакомыми мы подразумеваем людей, с
которыми общаемся более или менее регулярно. Если я иду по улице с кем-то,
встречаю знакомого и представляю своих приятелей друг другу, после чего мы мило
болтаем пять минут и расходимся, мне в голову не придет считать этих людей
«общими знакомыми». Да, я назвал их имена, они пожали друг другу руки, и на
этом все закончилось. Больше они никогда не встретятся. И вот здесь мы
совершаем большую ошибку. С чего это мы полагаем, что они больше нигде никогда
не встретятся? Они очень даже могут встретиться, и узнать друг друга, и
контактировать друг с другом, а мне об этом не говорить. Уж сколько раз бывало…
Одна моя девушка вышла замуж за такого вот моего приятеля, с которым мы
случайно столкнулись, выходя из ресторана. О том, что они стали тесно общаться,
я узнал только тогда, когда получил приглашение на свадьбу.
Еще было бы неплохо, если бы Майя Витальевна вспомнила,
приходил ли к ней кто-нибудь в те дни, когда у нее жила Лена. Если приходил, то
как она представляла Лену, как проходило общение втроем. Эти люди тоже могли
потом где-то столкнуться с Шляхтиной, завязался разговор и… далее везде.
Я придумал еще несколько заморочек, которые могли бы
облегчить как процесс воспоминаний, так и поиск тех самых кончиков ниточки, за
которые можно было бы тянуть. Одни кончики, несомненно, оборвутся сразу же,
другие – чуть погодя, но найдутся и такие, которые размотают всю катушку. Или
весь клубок, это уж как вам удобнее.
Надо заметить, что звери мои проявили несвойственную им
деликатность одновременно с бесстрашием. Вероятно, Ринго им сообщил, что гость
не страшный, руки не протягивает и с глупостями не пристает, то есть не
пытается погладить или потискать, и он точно не кошачий доктор, потому что он
него не пахнет лекарствами. А буженину не дают. Первым свой любопытный нос
высунул Айсор, но поскольку он черный и выглядывал из неосвещенного коридора,
Мусатов его не заметил. Потом подтянулись остальные – святое семейство в
составе Дружочка, Арины и Кармы. Но дальше порога комнаты никто не продвинулся.
Они молча сели в проеме двери, в одинаковых позах, поставив передние лапки в
третью позицию (так утверждает Светка, а поскольку она занималась балетом – я
ей верю) и стали ждать, когда из заметят и упадут в обморок от их неземной
красоты. Ни один зверь не подошел к столу и не попросил мяса. То ли Андрей им
понравился, и они хотели выглядеть воспитанными в его глазах, то ли они его
все-таки побаивались и сочли за благо не приближаться. Старик Ринго-то никого
не боится, если что – массой задавит, а вот остальные ребятки у меня помельче и
опасливее.
Когда Андрей увидел мой выводок, он сперва впал в ступор,
потом отчего-то долго хохотал, потом выдал вполне удовлетворившую меня
восхищенную тираду. Породу святого семейства – американский экзот – он тоже
определил безошибочно, а вот насчет Айсора засомневался. Я сказал ему, что сам
точно не знаю, какой он породы, потому что этот кот – подкидыш-найденыш, то ли
бенгалец, то ли русская короткошерстная, а вернее всего – помесь того и другого
с чем-нибудь третьим, например, с бомбейской кошкой.
– Вы разбираетесь в кошках,– заметил я.
– Не особенно. У меня жена была большой любительницей, и
пока мы жили вместе, весь дом был завален книгами и кошках, иллюстрированными
энциклопедиями и справочниками. Так что знания я приобрел поневоле. А
собственного опыта у меня нет, у нас никогда не было кошек. Только собаки, и то
давно.
На прощание я дал Мусатову свою визитку, сам не знаю, зачем.
Ведь я не собирался ввязываться в его дело, и даже частично участвовать в нем
не хотел, и не потому, что оно мне по каким-то причинам противно, просто мне
это не интересно, у меня полно других служебных забот. Но я подумал, что если
сам первым проявил инициативу и подсказал какие-то идеи, то тем самым дал ему
право обращаться ко мне хотя бы с вопросами. Как сказал Маленький Принц, мы в
ответе за тех, кого приручили. Протягивая руку помощи, мы словно даем понять,
что готовы помогать и в дальнейшем. В общем, сложно все это…
