– Жануся, ну прости,– примирительно произнес Лев
Александрович.– Я сорвался. Безобразно сорвался. У меня неприятности на
заводе, я весь на нервах. Представляешь, что будет, если я так же наброшусь на
твоих ментов? Они меня, чего доброго, за хулиганку арестуют.
Аргунов сделал неловкую попытку пошутить и тем самым
сгладить конфликт, но не преуспел. Жена молчала.
– Ну, я поехал?
– Уезжай,– глухо проговорила она.– Ты
отвратителен. Чем дольше я тебя не увижу, тем лучше.
Он не стал вызывать водителя Мишу, вывел из гаража свой
«лексус» и поехал в город. Миновав Кольцевую, вытащил мобильник и набрал номер
Ситникова.
– Слава, ко мне приходили,– коротко сообщил он,
стараясь, чтобы голос не дрожал.
– Кто?– не понял Вячеслав Антонович.
– Из милиции.
– Та-а-ак,– протянул Ситников.– Это… то самое?
– Наверное. Я не знаю точно,– торопливо заговорил
Аргунов.– Меня не было дома, с ними Жанна разговаривала. В общем, это не
по телефону. Я еду к себе на Маросейку.
– Когда ты там будешь?
– Минут через тридцать.
– Хорошо, я приеду.
Свою московскую квартиру Лев Александрович любил нежно и
преданно, она была той самой, в которой прошли его юность и молодость, и он
ничего в ней не менял, кроме того, что явно выходило из строя. Сантехнику,
например, заменил, а вот мебель оставил старую, ту, которую еще его родители
покупали. В этой квартире он готовился к выпускным экзаменам в школе, потом
писал диплом, потом диссертацию и прочие научные труды, сюда привел много лет
назад Жанну, здесь его дочь Лялька делала первые шаги. Отсюда в последний раз
забирали в больницу его родителей, сначала отца, затем, спустя пять лет, мать.
Сюда приходили их друзья на поминки. Если бы не Жанна, не ее настойчивость и
активность, он до сих пор жил бы здесь, в просторной трехкомнатной квартире в
самом центре Москвы. Это Жанна много лет назад, в самом конце восьмидесятых,
начала теребить его и уговаривать брать пример с других, которые наплевали на
науку, занялись делом и теперь богатеют день ото дня. Она постоянно жаловалась
на нехватку денег и восхищалась оборотистостью бывших коллег Аргунова. Она
просила, она скандалила, она давила. И добилась своего. Теперь Лев
Александрович Аргунов живет в загородном доме с хорошим участком, владеет
прибыльным производством строительных конструкций на основе им же разработанных
и запатентованных технологий, но при каждом удобном случае приезжает он в
квартиру на Маросейке, то днем, чтобы передохнуть, то ночевать остается.
Аргунов вошел в прихожую, не глядя поставил на пол сумку с
вещами и кейс с документами и, не включая свет и не раздеваясь, прошел в
комнату и рухнул на диван. Диван старчески вздохнул и недовольно скрипнул. Ему
было очень много лет, он давно порывался скончаться, но Лев Александрович
терпеливо ремонтировал его раз десять, вызывал обойщиков, чтобы сменить
протертую и прорвавшуюся местами обивку, но выбрасывать и не думал. Это был тот
самый диван, на котором его родители смотрели по вечерам телевизор и на котором
он, будучи студентом и аспирантом, начинал соблазнять знакомых девиц, прежде
чем элегантно вести их в свою комнатку.
Он посидел несколько минут с закрытыми глазами, потом
медленно протянул руку к торшеру, дернул за шелковый шнур и огляделся. Он ведь
регулярно приезжает сюда… А что, если он здесь спит и… Не дома, за городом, а
именно здесь, как тогда, много лет назад. Он засыпает, и потом происходит нечто
такое, о чем он никогда не вспоминает. Он куда-то уходит, что-то делает и
возвращается сюда, чтобы проснуться и ничего не знать. Почему ему это раньше в
голову не пришло? Почему он думал только о доме, о Жанне, о спящем охраннике? С
другой стороны, милиционер ведь приходил ТАМ, за городом, значит, его видели
ТАМ, а не здесь. Хотя это ничего не значит, может быть, его видели где-то
совсем в другом месте, а милиционер пришел туда, где он живет, по всем
известному адресу. Жанна не сказала, о каком конкретно месте идет речь. Почему
она не сказала? Потому что он, Аргунов, не спросил ее, он не задал ей ни одного
нормального вопроса, а сразу кинулся в истерику, начал орать и загнал весь
разговор совсем в другую плоскость. Впрочем, возможно, она и сама не знает, в
каком месте его видели, милиционер мог ей и не сказать. Надо бы позвонить Жанне
и поговорить с ней спокойно, попросить прощения, а когда она смягчится – задать
все нужные вопросы, чтобы выяснить, что именно говорил этот мент и о чем
спрашивал.
Или не нужно звонить? Ничего не спрашивать и ни о чем не
знать?
… «Я думала, что ты – Лев, а ты оказался обыкновенным
Левочкой.» Так сказала ему много лет назад одна девушка, которая предложила ему
себя, но безрезультатно. Она Аргунову совсем не нравилась, она не была ему
нужна, и он даже не делал попыток притворяться и что-то такое из себя
изображать. Наверное, он был не совсем деликатен, у него в те годы еще не было
достаточного опыта отказывать девушкам, он растерялся и произнес, по-видимому,
нечто бестактное, а может быть и грубое. Сейчас он уже не помнил, как именно
повел себя, но вот ее слова запомнил надолго. Ты не Лев, ты Левочка. А ведь она
была почти права.
В нем всегда жили два человека, Лев и Левочка. Один обладал
пытливым умом и стремлением добраться до сути, довести мысль до конца, он был
терпелив и методичен, но только в том, что касалось его любимой науки. Второй
же, Левочка, был трусоват, слаб и непоследователен, не умел и не любил выяснять
отношения, боялся конфликтов и старался избегать всего неприятного, что может
выбить его из колеи. Лев мыслил логично и четко, Левочка же быстро утомлялся от
тяжелых переживаний и умел весьма успешно вытеснять из сознания все то, что мешало
его душевному покою. Много лет назад, обнаружив поясок от детского платьица в
горошек, Аргунов примерно два месяца побыл Львом, пытаясь наблюдать за собой и
узнать правду. В течение первого месяца он пребывал в постоянном ужасе от
самого себя, второй месяц провел в страхе, что его поймают и посадят в тюрьму,
а на третий месяц превратился в Левочку, который ничего не хочет знать, потому
что все это слишком сложно, слишком страшно и слишком обременительно. Не
справляющаяся с тяжкой ношей душа предпочла сделать вид, что ноши не
существует. Аргунов ненавидел те стороны бытия, которые не познавались при
помощи логического анализа и требовали эмоциональных затрат.
После обнаружения в своем шкафу детской футболочки прошло
без малого два месяца, он уже почти успокоился и вдруг какой-то милиционер…
Ему нестерпимо хотелось выпить, но он решил подождать
Ситникова. Пить в одиночку как-то неприлично, сильно смахивает на алкоголизм.
Вячеслав Антонович прибыл, как обычно, без опоздания, ровно
через тридцать минут после звонка Аргунова.
– Почему сидишь без света?– сердито спросил он,
проходя в квартиру.– Траур разводишь?
– Славка, что делать?– начал Аргунов с места в
карьер.– Я был уверен, что на этот раз тоже обошлось, и вдруг милиция… Ты
можешь узнать, что ему было нужно?
