Нет, папа не кричал и даже не был резок в выражениях, его
крепкий баритон звучал ровно и сочно. Более того, он был обольстительно мягок.
Вернее, они оба: и папа, и его божественный знаменитый голос. Он говорил мне
«сынок», а привычные «ты должен» заменил на «мне всегда казалось, что ты мог
бы». Краем глаза я наблюдал за Андреем и Юлей и мог бы поклясться, что Мусатов
хотел выйти и оставить нас с отцом наедине, но его благие побуждения упирались
в Юлю, которая как стояла, привалившись плечиком к великому Дорошину, так и
продолжала стоять. Более того, мой папа, произнося свою трагическую тираду,
ласково гладил девушку по головке. Дескать, я вовсе не сержусь, и то, что вы
тут слышите, это не семейная сцена и не скандал, а просто милый щебет на
отвлеченную тему, не очень-то, в сущности, и важную.
Из всего сказанного я понял одно: выступать в моем клубе
папа не будет, ибо сам клуб он считает пустой и глупой затеей, не стоящей
доброго слова. И вообще, он не намерен помогать мне в моей работе, потому что
чем скорее я ее брошу, тем будет лучше для всех, и в первую очередь – для меня
самого.
– Хорошо, папа, спасибо,– я улыбнулся как можно
радостнее,– я всё понял. Так что мы решили с цветком? Куда будем ставить?
Все облегченно перевели дух. И вот тут я достал из-за пазухи
свою маленькую месть, припасенную еще в аптеке:
– Кстати, папуля, не беспокойся, таблетки от геморроя я
привез. Лечись на здоровье.
Не зря, не зря про моего отца говорят, что он не только великий
певец, но и превосходный актер. Его самообладанию можно позавидовать. Лицо
осталось таким же оживленным, и спина прямая, и грудь колесом, и голова все так
же высоко поднята. Однако контролировать вегетативные реакции не дано на этом
свете почти никому. Поэтому папа позеленел. И весьма заметно.
– У тебя своеобразный юмор, сынок,– пророкотал он
голосом, предвещавшим мало хорошего.
В те исторические минуты дураков в зимнем саду не было. Ни
одного. Поэтому все всё поняли.
– Владимир Николаевич,– Юля подхватила моего отца под
руку и потащила к двери,– по-моему, пора доказать вашему сыну, что
геморроем вы не страдаете. Как насчет мазурки? А Игорь пусть побудет тапером.
Я оценил ее находчивость, хотя насчет мазурки что-то
засомневался. Ну, папа-то, несомненно, станцует, вопросов нет, тридцать лет на
сцене что-нибудь да значат, а вот что касается Юли – тут я не уверен. Мы вошли
в комнату, где стоял рояль, и я громко объявил:
– Мазурка! Приглашаются все желающие! Солисты – Владимир
Дорошин и Юлия Пинчук.
Гости удивленно оживились (или оживленно удивились?) и
приготовились к очередной хохме. Эту компанию я знал много лет: кроме мамули,
никто мазурку не станцует, но поскольку папа уже ангажирован Юлей, то для мамы
и кавалера не найдется. Я заиграл что попроще из Шопена (для сложной вещи я
технику давно подрастерял), а папа с Юлей пустились в пляс. Да как! Не думал,
что папенька все еще способен на такие пируэты. Хотя чему удивляться? Он с виду
неказист, а за формой своей следит – будьте-нате. Каждый день проплывает в
бассейне по километру мощным брассом, чтобы дыхалку поддерживать.
Мусатов облокотился на рояль и склонился ко мне.
– За что ты его так? Давние контры?
– Угу,– кивнул я, не прерывая быстрого пассажа.–
Больная тема. Не одобряет мой профессиональный выбор. Слушай, а где это твоя
Юля научилась мазурку танцевать?
– Она в детстве бальными танцами занималась.
– А-а… Ты не обижаешься, что папаня с ней заигрывает? Не
обращай внимания, он любит молодых женщин, но чисто эстетически. Дальше
поглаживаний по головке или по плечику дело не зайдет.
Я нагло кривил душой, потому что точно знал: если папа
захочет, то дело зайдет именно туда, куда он захочет. Его лю??овница, о которой
я совершенно случайно узнал, была молода и ослепительно красива.
– Надеюсь,– усмехнулся Андрей.– Хотя я вообще-то
не ревнив.
Мазурка приближалась к концу. Я осторожно взял последнюю
ноту, невесомую, воздушную, и отнял пальцы от клавиш. Под обрушившийся на
танцоров шквал аплодисментов и приветственных криков вошла мама и пригласила
всех к столу. Праздник продолжался.
После второго застолья все вывалились из дома и принялись
дурачиться вокруг наряженной елки. Дядя Ваня Лютц вынес гитару, я взял скрипку,
и мы устроили танцы на снегу. Оказалось, что приехавшая с Лютцем певица
захватила с собой костюм цыганки Азучены, мы быстренько развели костер, и она
устроила показ цыганского танца, после чего переключилась на пение цыганских
песен, под которые уже плясали все.
Играть на скрипке и одновременно танцевать я не умел,
поэтому стоял неподвижно и через какое-то время замерз так, что готов был
свалиться в обморок. Хорошо тем, кто выпил, а мне ведь еще за руль садиться.
Обычно в Новый год я остаюсь ночевать у родителей и в спиртном себя не
ограничиваю, но сегодня мне придется отвозить в город Юлю и Андрея, поэтому
согреваться алкоголем я права не имею. Придется довольствоваться очень горячим
чаем. Дождавшись перерыва в танцах, я побежал в дом, согрел чайник и,
обжигаясь, выпил огромную чашку сладкого чая с тремя пирожками. Или с четырьмя.
Или даже с пятью… Сладкое еще не подавали, и блюда с красиво уложенными
пирогами, пирожками и пирожными стояли на кухне, такие соблазнительные на вид,
источающие умопомрачительные запахи. Я отчетливо помню, как брал первый пирожок
с яблоками и как мне было вкусно, а потом память фиксирует только момент, когда
я вдруг увидел, что горка на блюде как-то подозрительно уменьшилась, причем
уменьшилась ощутимо.
Я устыдился, постарался переложить оставшиеся пирожки так,
чтобы горка казалась попышнее, быстро сполоснул чашку и направился к входной
двери. Натягивая куртку, я услышал за дверью голоса. Кто-то разговаривал, стоя
на крыльце. Я затих и прислушался. Андрей и Юля. Подслушивать не хотелось, и я
собрался уже было толкнуть дверь, но вдруг понял, что они говорят обо мне. Если
бы о себе, о своих отношениях, я бы точно вышел сразу и отошел подальше. Но
ведь обо мне… Мало кто удержится от соблазна узнать, что люди говорят о тебе за
твоей спиной. Я человек стандартный, малооригинальный, поэтому поступил так,
как поступило бы большинство: замер и стал слушать.
– …удивительный. Помнишь, я в машине говорила о способности
к безответной любви?
– Помню.
– А теперь ты говоришь, что у него напряги с отцом из-за
выбора профессии. Думаю, что и с матерью тоже.
– Почему ты решила?
– А ты посмотри на его маму. Она же с мужа глаз не сводит, в
рот ему заглядывает. Вряд ли она осмелится на точку зрению, отличную от его
мнения. Так что у Игоря проблемы с обоими родителями. И при этом он так их
любит! Ведь все про них понимает и все им прощает, хотя слепому ёжику видно,
что ему это неприятно.
– Да, про геморрой он круто завернул,– усмехнулся
Мусатов.– Я думал, папашу кондратий хватит.
