– Ну а я о чем? Я же с ним в обнимку в этот момент стояла и
чувствовала, как он напрягся. Думала, он меня как сырое яйцо раздавит – так его
заколдобило. Ты понимаешь, Андрюша, способность любить человека независимо от
того, как он к тебе относится, это признак огромной душевной силы. Люди слабые
по сути своей враждебны, они знают, что слабы, поэтому стараются ограничить
возможности нанесения удара по себе, то есть изначально видят во всех врагов и
идут на сближение только с теми, кто гарантированно не сделает им больно, не
обидит, не унизит, не оскорбит. А сильный человек ничего не боится, он знает,
что вынесет любой удар, поэтому может позволить себе роскошь любить всех. Ну,
может, не любить, но хорошо относиться. Ему не нужны гарантии ответности. Ты
понимаешь, о чем я?
– Примерно. Ты думаешь, Игорь именно такой? Ты же его совсем
не знаешь, сегодня только познакомилась с ним.
– А мне и знать не нужно. Вернее, мне достаточно того, что я
уже знаю,– судя по голосу, Юля начала горячиться.– Вот смотри: он
организовал какой-то клуб для пожилых людей, то есть он заботится о стариках,
сочувствует им, старается как-то помочь. Правильно?
– Наверное. И что из того?
– А то. У тебя бабушки-дедушки были? Ты их застал?
– Были, конечно. Я даже прабабушку застал, бабку отчима. До
девяноста лет дожила старушка. Мне было лет десять, когда она умерла.
– Вот и вспомни, какая она была. Память, речь, привычки,
требования, опрятность… Вспомнил?
– Да уж,– Андрей снова хмыкнул.– Не подарок.
– Вот именно. Тебя, небось, палкой не заставить было
провести с ней хотя бы полчаса.
– Точно,– теперь он рассмеялся, как-то легко и
по-доброму.– Меня и на десять минут не хватало. Ее даже Костя, отчим мой,
с трудом выносил. А уж его мама, моя бабушка, которая с ней вместе жила, так
просто волком выла. Ты права, стариков любить трудно, у них характер обычно
очень тяжелый, капризные они, забывчивые, потребуют чего-то, а когда сделаешь –
кричат, мол, зачем, кто тебя просил и все такое. Моя прабабка, например, очень
любила свою дочку из дома выгонять. Представляешь? Дочке-то под семьдесят, а
она к нам приходит, плачет, меня, говорит, мама опять выгнала, сказала, чтобы
не возвращалась. Иди, дескать, туда, откуда пришла, а из-за чего сыр-бор? Из-за
того, что бабушка задержалась в магазине, там очередь была за колбасой. Моя
мама ее успокаивает, чай с ней пьет, а через какое-то время прабабка звонит и
начинает рыдать в трубку, что ее все бросили, что дочка ушла и пропала, ее со
вчерашнего дня нет дома, и наверное, с ней что-то случилось. Она уже не
помнила, что два часа назад бабушка еще была дома и что она сама же ее и
выгнала. Мама ей говорит: «Так вы же сами велели ей уходить и больше не
возвращаться.» А прабабка отвечает: «Не ври, Ксенька! Ты все врешь! Этого не
может быть.» Вот так и жили.
– А Игорь любит стариков. Ты понимаешь, что это означает? Он
– человек огромной душевной силы. Только такие и способны любить без гарантий,
любить без ответного удовольствия. Любить просто так. Просто любить. Понимаешь?
Мне стало тошно. И очень грустно. Счастливого Нового Года!
А для меня наступающий год вряд ли будет счастливым. Хотя
если Юля права, то она останется девушкой Мусатова, а я буду любить ее просто
так. Просто любить. Интересно, я действительно смогу?
Глава 6
Я не ошибся, когда полагал, что наш старший участковый
Валька Семенов с радостью ухватится за возможность подзаработать деньжат. Сразу
после новогодних праздников он взял у меня переданные Мусатовым бумаги и
ринулся на поиски бывших сослуживцев Личко в соответствии со списком,
составленным Юлиным отцом, и на добывание из архива ГУВД дела о самоубийстве
Елены Шляхтиной. Мне казалось, что у Вальки все получится быстро и ловко, он
вообще парень оборотистый, контактный, у него всюду есть знакомые и кореши, но,
к моему немалому удивлению, дело с архивом застопорилось. Почему-то материалов
о Шляхтиной так не оказалось. Или найти не могут, или… Не хотят? Странно. Чего
там такого может быть в этих документах? Дело-то уже плесенью покрылось, почти
тридцать лет миновало. Или же этого дела там просто нет. Тогда где оно? Валька
на всякий случай забросил удочку и в архивы Мосгорпокуратуры, но и там
обломался. В те времена дела об убийствах вели в основном следователи
прокуратуры, иногда их отдавали нашим следователям из МВД, дела же о
самоубийствах попадали к прокурорским и к нашим примерно с равной вероятностью.
Если по первым впечатлениям казалось, что это все-таки не самоубийство, а
убийство, закамуфлированное под суицид, тогда, конечно, все карты в руки
прокуратуре, а если случай очевидный, то и думать особенно нечего. В любом
случае дело, возбужденное по факту смерти Елены Шляхтиной и прекращенное в
связи с отсутствием события преступления (во формулировочки в нашем
процессуальном кодексе, а? Это ж надо было такое придумать: «событие
преступления»! Великому и могучего русским языка, воистину) должно было
оказаться либо в архиве ГУВД, либо в архиве прокуратуры Москвы, больше ему быть
негде. А его там не было. Ну и что теперь делать?
В принципе, можно было бы отказаться от его поисков, там все
равно нет ответов на вопрос, что произошло с Олегом Петровичем Личко и почему
Шляхтина «это сделала». Но Вальку заклинило. Деньги, которые, в соответствии с
общепринятыми расценками, должен был заплатить ему Мусатов, казались моему
другу Семенову просто фантастическими по сравнению с зарплатой, и он хотел их
получить во что бы то ни стало. Поэтому Валька начал искать ходы в архивы более
высоких инстанций и спустя два месяца, к концу февраля выудил-таки искомое
дело. И откуда бы вы думали? Ни больше ни меньше – из Генеральной прокуратуры.
Что же это за фигура была, Елена Васильевна Шляхтина, что ее самоубийством
занимался следователь аж Генпрокуратуры?
Дело Семенову дали только «на посмотреть», выносить из
здания не позволили, но легко согласились отксерокопировать отдельные листы. Я
Вальке доверяю, он – опытный мент, так что ничего важного в материалах дела он
не пропустил. Папку с копиями документов и свой блокнот с записями Валька
принес мне, и в ближайший выходной я занялся изучением истории гибели Елены
Шляхтиной, основной свидетельницы по делу о маньяке Личко. Приступал я, надо
признаться, с некоторым волнением, ведь в материалах непременно должно быть
что-нибудь такое, что прольет свет на ту давнюю историю, не зря же Прокуратура
СССР включилась.
И что? А ничего. Ничего такого эдакого в принесенных
Семеновым материалах не оказалось. Падение с высоты, смерть наступила
мгновенно. Личность погибшей установлена, родилась в 1951 году, уроженка
Московской области, после окончания школы и до трагической смерти работала на
фабрике «Красный Октябрь», несколько раз участвовала в творческом конкурсе на
поступление в Литературный институт и на факультет журналистики МГУ, но принята
не была. Всё. И всё дословно сходилось с тем, что уже и без того было известно.
Ни одного нового факта, ни одной зацепочки. Но ведь Генпрокуратура… Нет, что-то
тут не то. С каких это пор следователи такого высокого уровня занимаются
самоубийствами простых рабочих с фабрики? Если бы покончил с собой член ЦК или
министр – тогда понятно, а тут что? Ответ напрашивался сам собой. Дело не в
личности погибшей девушки. Дело в личности ее убийцы или человека, доведшего ее
до суицида. Ее нужно было спасать любыми средствами, он – птица такого полета,
что дело забрали в самую высокую инстанцию и поручили самому доверенному
следователю, который не наделает глупостей.
