Так что наличие психиатрической составляющей в обоих случаях
нельзя считать признаком, объединяющим оба дела (как формулирую, а?). Просто
оба дела содержат элементы фальсификации, проще говоря – липы, отсюда и
психиатрия. А вот хотелось бы мне знать, природа этой самой липы в обоих
случаях одна и та же или нет? Если нет, то и незачем копаться в самоубийстве
Шляхтиной, и следователя незачем искать. Ведь для чего мне понадобилось это
дело? Чтобы посмотреть, не мелькнет ли в протоколах имя каких-нибудь знакомых
Елены, которых мы не нашли, но которые что-то знали о ее тогдашней жизни.
Ничего этого в материалах, найденных Валькой Семеновым, не оказалось, так что
вопрос можно считать закрытым. Будем экономить деньги Мусатова и собственное
время.
А если все-таки природа одна и та же? И смерть Шляхтиной
напрямую связана с обвинением Личко в серии убийств?
Тогда придется копаться. Но нужно в обязательном порядке
поговорить об этом с Мусатовым.
Я посмотрел на часы: половина одиннадцатого вечера, суббота.
По-моему, звонить еще прилично. Чтобы не откладывать в долгий ящик, нужно
договориться с ним о встрече на завтра, и тогда в понедельник Валька сможет
приступить к новому витку своей хорошо оплачиваемой работы.
Я набрал номер, стараясь не думать о том, что к телефону может
подойти Юля. После Нового года я больше ее не видел, но думал об ней даже чаще,
чем это позволительно, как было сказано в знаменитом фильме «Служебный роман».
Чего боишься, то и случается. Закон всемирной подлости.
Конечно же, трубку взяла именно Юля. Я вежливо поздоровался и попросил позвать
Андрея Константиновича. Представляться я не стал, а голос мой Юля, разумеется,
не узнала, мы ведь так мало с ней были знакомы. Нет, врать не стану, соблазн
был, был. Хотелось назваться и несколько минут поболтать с ней, послушать ее
голос. А вдруг она обрадовалась бы мне? Не в том смысле, конечно, что она
забыть меня не может и сутками напролет ждет, когда ей удастся со мной
пообщаться, а в том, что у нее сохранились обо мне хорошие воспоминания и ей
приятно со мной поговорить.
Но я устоял. Не нужно. Незачем. Да и нечестно по отношению к
Андрею.
– Андрей Константинович будет через полчаса. Ему что-нибудь
передать? Может быть, записать ваш номер, чтобы он вам перезвонил?–
доброжелательно, но очень нейтрально сказала Юля.
Ну как, как не назваться в такой ситуации? Ведь само в руки
идет. И имя назвать, и телефон. Конечно, у Андрея мой номер есть, но у Юли-то
его нет, а теперь будет…
– С вашего позволения, я перезвоню минут через сорок,–
учтиво ответил я.– Это не очень поздно?
– Нет-нет, пожалуйста. Я предупрежу Андрея Константиновича,
он будет ждать вашего звонка.
Идеальная секретарша. Интересно, как я отреагировал бы, если
бы она, как многие девушки в подобной ситуации, сказала бы: «Это не поздно, мы
еще не будем спать».
Минут через я уже собрался было снова набрать номер
Мусатова, но он позвонил сам.
– Ты меня искал?
– Откуда ты знаешь?– поразился я.– Интуиция?
– Юля сказала, что ты звонил.
Оп-па! Значит, она меня узнала. Ой, как неловко-то…
– Звонил,– подтвердил я.
– Чего ж ты ведешь себя, как неродной? Вы же все-таки
знакомы,– в его голосе мне почудился упрек.
– Ну… я не был уверен, что это она,– соврал я.–
Я ведь ее голоса не помню. А вдруг у тебя уже другая пассия? Я назову ее Юлей,
а она обидится и тебе потом сцену устроит.
– Да ладно. Так зачем ты меня искал? Что-то появилось?
– И да, и нет. Надо встретиться, поговорить.
Мы договорились посидеть завтра за кружкой пива в одном
приятном местечке и все обсудить. Свою деятельность на ниве частной сыскной
работы Валька Семенов начал с того, что представил Мусатову список адресов и
телефонов бывших коллег Личко, и Андрей должен был сам встретиться с этими
людьми и порасспрашивать об Олеге Петровиче. Так что ему тоже было, что
рассказать.
К сожалению, два месяца изысканий прошли у Андрея не более
плодотворно, чем у меня. Картина стала более полной, но ответов на самые
главные вопросы он так и не получил.
Олег Петрович, как оказалось, работал хоть и на легендарной
Петровке, но вовсе не оперативником, а в информационно-аналитическом отделении
штаба ГУВД, и имел дело со сводками, статистикой и аналитическими обзорами, а
не с пистолетами, засадами и бандитами. То есть никакой романтики, обычная
кабинетная рутина. Почему-то сотрудники милиции редко доживают до старости, и из
всего списка лиц, которые работали в то время в штабе, в живых на сегодняшний
день остались далеко не все. В самом штабе трудились восемнадцать человек, из
них шестеро – в информационно-аналитическом отделении, плюс около двадцати
человек несло вахту в дежурной части, которая тоже относилась к штабу. Из
примерно сорока человек, с которыми Личко контактировал по службе, скончались
двадцать восемь, двое уехали из Москвы в другие города, с остальными Мусатов
встречался. К сожалению, Олега Личко помнили не все, да это и понятно. В
дежурную часть, например, Олег Петрович обращался только за ежедневными
сводками, никаких других общих служебных задач у них не было, потому сотрудники
этого подразделения его и не помнили. Мало ли кто к ним тридцать лет назад за сводками
приходил! Так что более или менее связными воспоминаниями смогли поделиться
лишь четверо из бывших работников штаба.
Лучше всех Олега Личко помнил Зураб Самсонович Шаламберидзе.
Беда, однако, состояла в том, что было Зурабу Самсоновичу семьдесят восемь лет,
и если множество пожилых людей в этом возрасте сохраняют живость и ясность
мысли и четкость речи, то бывшему старшему инспектору штаба со здоровьем не
повезло: сосуды головного мозга отказывались поддерживать его интеллект в
надлежащем состоянии, и Мусатову все время казалось, что Зураб Самсонович… ну,
привирает, что ли. Выдумывает, чтобы не признаваться, что чего-то не помнит или
не знает. Сочиняет на ходу.
В целом же его рассказ сводился к тому, что Олег был очень
необычным парнем, и его за это сильно не любили сослуживцы. Он был резок в
оценках и нестандартен в суждениях, он много знал и читал много научной и
научно-популярной литературы (и это полностью совпадало с тем, что рассказывала
Мусатову его мать), но при этом был непростительно высокомерен с теми, кто знал
меньше. «Невежество – не аргумент»,– часто повторял он. Особенно нетерпим
был Личко к одному сотруднику, который действительно для штабной работы был
мало пригоден, ничего не знал, умел еще меньше, но был чьим-то давним другом и
благодаря этому досиживал до пенсии на тихой штабной работе в столице нашей
Родины. В прошлом этот человек был начальником колонии строгого режима.
Наверное, он был хорошим начальником, но с информацией и статистикой работать
не умел. «Советская власть – не богадельня»,– говорил Личко каждый раз,
когда начальник отделения давал ему написанный коллегой документ с указанием
переделать все от начала и до конца, иными словами – сделать заново, причем к
завтрашнему утру, потому что сроки давно вышли.
