– Валь, ну чего ты спрашиваешь, как будто я твой
начальник?– возмутился я.– Тебе же деньги платят, не мне. Вот и
работай.
– Ну да, я наработаю, а ты опять что-нибудь нароешь,–
вполне резонно возразил он.– И вообще, зачем ты меня на это дело
подписал? Взялся бы сам. Тебе что, деньги не нужны? И времени у тебя больше, ты
ж бессемейный, не то что я, многодетный отец.
У Вальки было двое детей, но он считал, что по нынешним
трудным временам это очень много.
– Я не могу брать деньги у Мусатова,– хмуро объяснил
я.
– Почему? Из-за Юли?
Валька на правах близкого и давнего друга был, разумеется, в
курсе моей идиотской и такой неуместной влюбленности. Он сочувствовал мне, но
при этом искренне и твердо был убежден, что я не прав.
– Ну да. Она с ним вместе, понимаешь? Если я буду брать у
него деньги, мне все время будет казаться, что я беру их и у нее тоже. То есть
как будто не только он меня нанял, но и она. А я не хочу чувствовать себя
нанятым девушкой, которая мне нравится. Я не хочу думать, что она меня
покупает.
Семенов неодобрительно покачал головой.
– Больно все сложно у тебя, Игореха. Напридумывал черт-те
чего и маешься. Ты будь проще, и люди к тебе потянутся.
– Ага,– фыркнул я,– особенно ты. Так и вижу, как
ко мне тянутся твои шаловливые ручонки, чтобы перехватить денег до зарплаты или
премии. Я дам, ты возьмешь, а потом начнешь из-под себя выпрыгивать, чтобы
сделать хорошие показатели, без которых тебе этой самой премии не видать, как
своих ушей. Премии не дадут – как будешь долг отдавать? А теперь у тебя есть
источник заработка, и я избавил тебя от лишних унижений и служебно-нравственных
напрягов. Так что моя простота пошла бы тебе во вред, понял?
– Злой ты,– недовольно буркнул Валя,– недобрый. Ладно,
сейчас выпью еще сто грамм и позвоню этому Забелину. Может, удастся
договориться о встрече на завтра.
– Почему не на сегодня? Чего тянуть-то?
– Не-е,– он покачал головой,– сегодня не хочу.
Больно хорошо сидим, грех такое дело прерывать. Слушай, у тебя горячей еды нет
никакой?
– Есть картошка вареная, ее можно пожарить.
– О,– оживился Валька,– это дело. Сейчас выпью,
позвоню Забелину и займусь картошкой. В нее еще можно буженинки настричь,
колбаски, лучку жареного добавить, сверху яйцо разбить – пальчики оближешь!
Кстати, ты микстуру выпил, которую я принес?
– Выпил, выпил,– успокоил я его.
– А второй раз пить не пора? Там написано: каждый четыре
часа принимать. Она мокроту разжижает.
– А ты читал?– усомнился я.
– Нет,– признался он,– мне девушка в аптеке
сказала. А может, тебе компресс сменить?
Я потрогал примотанный к груди мешочек с картошкой. Уже
остыл, можно снимать. В следующий раз такой компресс я сделаю на ночь.
– Ну, хочешь я тебе грудь и спину водкой разотру?– не
отставал Валя.– У тебя бронхи забиты мокротой. Микстура мокроту
разжижает, и надо делать так, чтобы она отходила. Давай?
– Слушай, откуда ты все знаешь?– удивился я.
– Да девушка в аптеке сказала. Я спросил, что делать, когда
бронхит, она и посоветовала.
Валька действительно хотел, чтобы я выздоравливал как можно
скорее, потому что если я разболеюсь всерьез… ну, в общем, все понятно. А ему
завтра с Забелиным встречаться. Если, конечно, получится с ним договориться.
Он пододвинул к себе телефон и набрал номер. И тут нас обоих
ждал удар, к которому мы не были готовы.
Юрий Петрович Забелин был убит две недели назад при
невыясненных обстоятельствах.
* * *
Благодаря чуткости моей кошки Арины болезнь действительно
оказалась пойманной и задавленной в самом начале, так что в понедельник утром
температуры уже не было, и я отправился на работу, истошно кашляя (настырный
Валька Семенов добился-таки вчера того, чтобы мокрота «разжижалась и
отходила»), но чувствуя себя вполне сносно.
Любая полоса невезенья рано или поздно заканчивается. Вот
она и закончилась. Следователем, ведущим дело об убийстве Юрия Петровича
Забелина, оказался Шурик Вилков, наш с Валькой однокашник по заочке, вместе с
которым мы овладевали высшим юридическим образованием. Шурик, насколько я
помнил, был до ужаса косноязычен, что, впрочем, не мешало ему обладать цепкой
хваткой и отличным чутьем. Он был действительно хорошим следователем, но вот
чтобы им казаться и не портить впечатление, ему нужно было жить и работать, не
открывая рта. Удивительным было то, что протоколы он писал более чем сносно,
правда, с орфографическими и синтаксическими ошибками, но зато гладко и
понятно, устная же речь у него была – хоть святых выноси. Сам Шурик знал за
собой этот недостаток и объяснял его тем, что в детстве мало общался. У него
было такое сильное заикание, что он стеснялся разговаривать, тем паче
одноклассники в школе смеялись и дразнили, а родители, вместо того, чтобы вести
парня к специалисту, просто махнули на него рукой, дескать, неудачный получился
– так что ж теперь поделать. Лет в пятнадцать он, наконец, совершенно случайно
попал в руки к логопеду, который избавил его от заикания, но тем не менее
пятнадцать лет разговорной практики он упустил, и это сказывалось до сих пор.
Вилков совершенно не признавал существительных, предпочитая заменять их на
местоимения «он», «она» и «это», с прилагательными Шурик тоже не особо
утруждался, замещая их мимикой и жестами.
– Они позвонили, говорят – запах оттуда, ну, они приехали,
вскрыли хату, а он там лежит уже трехдневный…
Первые «они» после уточнения оказались соседями, вторые –
дежурным нарядом, под «там» и «оттуда» подразумевалась в виду квартира, в
которой был убит и обнаружен Юрий Петрович Забелин.
– А чего ж трехдневный-то?– удивился Семенов.–
Его что, не искал никто? Неужели никто не хватился? Ведь не бомж, приличный,
вроде, мужик.
– Так она уехала из Москвы, а эти решили, что по делам, он
что-то такое говорил насчет того, что надо съездить туда, на месте посмотреть,
ну, они и решили, что он поехал…
В переводе на общепонятный язык сия тирада означала, что
жена Забелина в отъезде, а на работе все думали, что он поехал инспектировать
какой-то филиал в другом городе. Правда, с ним неоднократно пытались связаться,
но по мобильному сперва никто не отвечал, а потом он оказался выключенным
(вероятно, когда разрядилась батарея), и тогда – на второй день отсутствия
Забелина на службе – позвонили в тот самый филиал, где ответили, что Юрий
Петрович к ним не приезжал, хотя действительно собирался. Но не приезжал. Подчиненные
подумали, что их руководство загуляло в смысле водки и женщин (с кем не
бывает!), и обрадовались свободе и бесконтрольности, начальство же Юрия
Петровича на всякий случай проверило больницы и морги и, не обнаружив Забелина,
слегка обеспокоилось и сообщило в милицию. В милиции энтузиазма не проявили и
велели ждать. Ждать пришлось недолго, уже на следующий день Юрия Петровича
нашли совершенно и окончательно мертвым, застреленным из пистолета, но не у
себя дома, а в квартире, которую он снял за несколько дней до смерти. Соседи
ничего интересного не слышали, ни шума ссоры, ни звука выстрела, из чего был
сделан вывод о применении оружия с глушителем. Хозяина квартиры отыскали
моментально, но его показания никакого света не пролили. Квартиру он сдал через
риэлторскую фирму, все честь по чести, с договором аренды и готовностью платить
налоги с доходов, арендатор назвался своим именем, в договоре записаны его
паспортные данные. То есть ничего такого тайного-секретного, никаких фальшивых
имен и поддельных документов. Зачем Забелину квартира – никто не знал, но
первое, что приходит в таких случаях на ум, это женщина. В квартире обнаружены
новые, даже не распечатанные туалетные принадлежности, полотенца и комплект
постельного белья, а также остатки продуктов, распечатанные и нераспечатанные
бутылки со спиртным, конфеты, печенье, фрукты. Впечатление такое, что Забелин
ждал в гости именно даму, причем ждал не для делового разговора, а для
романтического свидания. Дама пришла, поела, выпила, застрелила Юрия Петровича
и благополучно отбыла, не доведя дела до интима: постельное белье и полотенца
лежали в пакетах неиспользованными. Две недели следствие бьется над вопросом:
кто она, та дама, ради встреч с которой покойный снял квартиру, в которой
собирался вить любовное гнездышко? И ответа пока нет. А ведь дама получается
первой и главной подозреваемой.
