– Я не помню,– устало проговорила она, снимая очки для
чтения, прикрепленные к цепочке, и надевая другие, для коррекции
близорукости.– Я смотрю на это лицо и не могу сказать, видела я его
когда-нибудь или нет. Я даже приблизительно не помню того человека: блондин он
или брюнет, худой или полный, высокий или маленький.
– Но он совершенно точно заходил в вашу квартиру, когда
убили коллекционера. Их было двое: один – участковый, другой – вот этот, из
уголовного розыска.
– Нет,– она покачала головой,– не помню. Помню
саму ситуацию, а вот лица… Нет.
Полный провал.
Но ничего, у меня в запасе некто Вячеслав Ситников. Надо
переговорить с Мусатовым, обрисовать ситуацию, и если он готов платить – давать
Вальке Семенову очередное задание. Пусть ищет «Славика, который зазнался и носа
не кажет». Глядишь, этот Славик-то знает побольше матери Юрия Петровича.
* * *
Следователь Вилков Александр Иванович фанатом своей работы
не был, принимал ее как данность, с которой нужно не просто смириться, но
принять и максимально к ней приспособиться. Службу нес добросовестно, без
откровенной халтуры, иногда даже испытывая к ней интерес, который временами
становился жгучим, особенно тогда, когда появлялась возможность сделать
что-нибудь эдакое… такое… одним словом, проявить себя личностью незаурядной,
чем-то вроде Эркюля Пуаро. В рутинных же делах он откровенно скучал, старался
отделаться от них побыстрее, и никакие странные мысли о необходимости
отправления правосудия, справедливости возмездия и победе добра над злом его не
посещали. Пятнадцать лет, проведенных в положении одинокого изгоя, выработали в
Александре Ивановиче стойкую потребность доказывать, что он не только не хуже
других, а кое в чем даже и получше, посему как только представлялась
возможность это сделать, он ее не упускал, все же прочие жизненные и служебные
ситуации он воспринимал как большую грязную лужу, через которую пробираться,
конечно, неохота, но придется, если собираешься не стоять на месте, а идти
дальше. Ни малейших попыток придумать какое-нибудь усовершенствование, при
помощи которого переход через лужу стал бы более приятным и безопасным, он не
предпринимал, ибо конструктивным подходом к преобразованию действительности не
обладал.
Дело об убийстве Юрия Петровича Забелина на съемной
квартире, предназначенной для свиданий с любовницей, представлялось Вилкову как
раз такой вот лужей. Он делал все, что необходимо, вызывал свидетелей, писал
протоколы, давал задания оперативникам, но огонь внутри него не горел.
Возможно, еще и оттого, что сам потерпевший, сиречь убиенный Забелин, был в
прошлом полковником милиции с тридцатилетней выслугой, сумевшим найти свое
место в престижной коммерческой структуре и зарабатывать хорошие деньги. Вилков
насчет себя не обольщался и точно знал, что ему самому такая карьера не светит,
а потому в его душе поселилась нечто похожее на зависть. Или что-то очень к ней
близкое. «Убили мента, погнавшегося за бабками и привыкшего к шикарной
жизни,– туда ему и дорога»,– вот так примерно нашептывал мерзкий
тоненький голосишко в глубинах сознания Александра Ивановича.
Он с нетерпением ждал вечера, потому что договорился с
бывшими однокурсниками Валей Семеновым и Игорем Дорошиным «посидеть как
следует, а не наспех». Настроение было отличным, вечер в обществе старых
приятелей обещал быть во всех отношениях приятным, и когда в седьмом часу к
нему в кабинет ввалился опер Серега Хворостин, Александр Иванович отнесся к
нему благодушно и даже забыл выглядеть строгим.
– Саш, мы, кажется ее нашли,– сообщил Хворостин,
переводя дыхание после пробега по лестничным пролетам.
– Кого?
– Да бабу, новую знакомую Забелина.
– Да?– оживился следователь.– Рассказывай.
Банк «Русский кредит» располагался в большом бизнес-центре с
охраняемой территорией, куда въехать на машине можно было только по пропуску,
постоянному (у сотрудников) или разовому (для посетителей). Сыщики решили проверить,
кому в течение последнего перед смертью месяца заказывал пропуска Юрий Петрович
Забелин, получили список автомобилей и прогнали его через базу данных ГИБДД,
после чего, установив владельцев, стали их отрабатывать. Почти о каждом из этих
людей сотрудники службы безопасности банка что-нибудь знали и могли объяснить,
зачем, по какой надобности они приезжали к их руководителю. Единственным
человеком, о котором никто ничего не знал, была некая Ксения Брайко. Ее видели,
ее запомнили, но о чем она говорила с Забелиным – неизвестно. Но дело, по всей
вероятности, было несложным, потому что пробыла она в кабинете Юрия Петровича
совсем недолго, одни уверяли, что минут пять, другие – что пятнадцать, но не
час и тем более не два, это точно.
– А чего это они ее запомнили?– подозрительно щурясь,
спросил Вилков.– У нее что, шрам через всю рожу и нога костяная?
– А ты сам посмотри,– хмыкнул успевший отдышаться
Хворостин.– У них, в банке этом, на входе пишущие камеры установлены. Три
картинки идут: автомобили перед входом, крыльцо и ресепшен. Я у них кассеты
попросил.
Вилков разрешающим жестом махнул в сторону видео-двойки,
стоящей в углу кабинета. Оперативник вставил одну из кассет, долго перематывал
вперед и назад в поисках нужного кадра, наконец нашел, и на экране появилось
изображение. В поле зрения камеры въехала светлая «тойота», более точно цвет
определить не удавалось, потому что изображение было черно-белым, но зато
госномер был виден совершенно отчетливо. Из машины вышла миниатюрная молодая
женщина с такой яркой внешностью, что Вилков даже опешил. Несмотря на
отсутствие красок на экране, было понятно, что она необыкновенно хороша собой,
смуглая, с длинными черными волосами и огромными темными глазами. Да, мимо
такой не пройдешь, не обернувшись. Не мудрено, что Забелинские соколы ее
заметили и запомнили.
– Это она приехала,– прокомментировал Сергей.–
Теперь смотрим другую кассету.
Теперь на экране виднелось крыльцо перед дверью, ведущей в
банк. Темноглазая красавица легко взбежала по трем ступенькам и вошла – нет, не
вошла – впорхнула!– в стеклянные раздвижные двери.
– А это,– Хворостин снова сменил кассету и поискал
нужное место на пленке,– она в ресепшене, объясняет, к кому приехала, и
ждет, пока за ней придут и проводят. Обрати внимание, Забелин лично за ней
пришел, а не послал помощника или «шестерку».
Да, действительно, Ксения Брайко что-то говорила девушке за
стойкой, потом отошла в сторону и стала ждать, нетерпеливо притоптывая точеной
ножкой, обутой в изящный сапожок. Спустя некоторое время появился Забелин,
лучезарно улыбнулся гостье, поцеловал ей ручку и провел внутрь.
Хворостин перемотал запись немного вперед, и вот уже Ксения
выходит в сопровождении все того же Забелина, прощается с ним и идет к двери.
Снова смены кассеты, вид с камеры, охватывающей крыльцо перед входом: Ксения
спускается по ступенькам. И теперь опять первая кассета: Ксения садится в
машину и отъезжает.
В нижнем углу экрана видны дата и время, Вилков все записал
и посмотрел: да, и в самом деле Брайко пробыла у Забелина восемь минут, а всего
в помещении банка «Русский кредит» – четырнадцать минут. Для серьезного дела
явно маловато. И случилось это за неделю до его убийства.
