Похоже, у Мусатова возникли перебои с финансами, потому что
мой отчет о визите к Инессе Иннокентьевне и предложение поработать с Ситниковым
энтузиазма у него не вызвали. Понятное дело, работу будет проводить Валя
Семенов и за нее надо платить.
– Давай подождем,– туманно сказал Андрей.– Мне
сейчас трудно дать ответ.
Я согласился подождать. В самом деле, тридцать лет ждали,
две-три недели теперь уже погоды не сделают.
Еще я думал о том, что на давнее дело Олега Личко кто-то
словно замки навесил. Свет на него могла пролить Елена Шляхтина, но она умерла,
покончила с собой (пока будем так считать). Только-только нащупали человека,
который мог рассказать что-то интересное о самой Шляхтиной,– и его
убивают. Конечно, с ней мог быть знаком вовсе не он, а его напарник, вместе с
которым Забелин осуществлял поквартирный обход в связи с убийством
коллекционера в далеком семьдесят третьем году, но и он погиб.
Предположение о том, что знакомым Шляхтиной был в свое время
именно Забелин, а вовсе не участковый, казалось мне более привлекательным еще и
потому, что я все время помнил: Елена почему-то давала ложные показания против
Личко. Вообще-то это пока не доказано, следователь Царьков с пеной у рта
уверял, что у него не было сомнений в виновности Олега, и категорически отрицал
фальсификацию материалов дела, но все обстоятельства говорили за то, что он
лжет. Не просто же так то дело попало в Прокуратуру СССР… Так вот, если у
Шляхтиной с Забелиным были достаточно близкие и доверительные отношения, Юрия
Петровича вполне могли использовать для привлечения девушки к фальсификации
дела. Правда, с ней должны были чем-то расплатиться за это, например, жильем,
поступлением в институт или еще чем-нибудь ценным для тех времен. Расплатились?
Не похоже. Елена продолжала жить в общежитии и работать на кондитерской
фабрике. Впрочем, с момента суда над Личко и до ее смерти прошло слишком мало
времени, всего-то полгодика, так что благодарность могла просто-напросто не
поспеть. С другой стороны, у Елены была тайная сторона жизни, и привлечь к даче
ложных показаний ее могли как раз люди, с этой жизнью связанные, а Забелин тут
вообще не при чем. Но об этой стороне мог знать Забелин, который теперь уже
ничего мне не расскажет. Но может быть, расскажет Ситников, который был близким
другом Забелина и с которым Юрий Петрович мог поделиться информацией о своей
подруге. Может, и расскажет, если у Мусатова деньги найдутся.
Я окончательно запутался, алкоголь окутал мозги мягким
ватным одеялом и не давал извилинам шевелиться, и я начал думать о Юле.
Настроение испортилось, мне стало тоскливо, я и здорово
набрался, о чем жестоко пожалел на следующее утро. Хорошо, что снова была
суббота. Правда, у меня вечером прием граждан, но это же только вечером, и еще
есть время прийти в себя.
К шестнадцати часам, когда пришло время начинать прием, я
был вполне бодр, но не очень свеж. Дела потекли самые обычные: соседи скандалят
и дерутся, как бы не поубивали друг друга; молодежь этажом выше слишком громко
включает музыку и не дает нормально отдыхать; другая молодежь и в другом доме регулярно
собирается на лестничной площадке, пьет пиво, курит и оставляет после себя
помойку; пенсию принесли почему-то не в том размере, меньше, чем ожидалось,
ведь объявляли же о повышении, а где оно? А в собесе объяснений не дают и
вообще не хотят разговаривать (и с этим идут ко мне); дворники не убирают улицы
и перед подъездами скопилась куча мусора, а ДЭЗ не реагирует на сигналы жильцов
(и с этим тоже ко мне).
– Раньше всегда было понятно, куда идти и кому
жаловаться,– брюзжал старик Ломакин, который вообще был большим любителем
жаловаться и крупным специалистом по наведению жизненного порядка. Все годы,
что я работаю на этом участке, он ежемесячно приходит ко мне с жалобами то на
одно, то на другое, и каждый раз подробно объясняет, в какие инстанции он бы
пожаловался в прежние времена, при советской власти.– Дворники плохо
убирают – иди к начальнику ЖЭКа. Нет реакции – иди в райсовет, а если и там не
помогают, то в райком. По партийной линии эффект всегда был очень хорошим,
секретаря партогранизации ЖЭКа вызывали на ковер, и сразу все вставало на свои
места. С партией шутки плохи! Не то что сейчас: никто ничего не боится, ни на
кого управы не найдешь. Вот Анатолий Степанович из шестьдесят восьмой квартиры
мне рассказывал…
Я временно отключился. Все-таки я прошел неплохую школу с
моей мамулей и ее Кошмарными Ужасами и здорово научился слушать вполуха, не
теряя нити разговора и одновременно думая какие-то свои мысли или, если
позволяла ситуация, читая книжку. Под мерное жужжание старика Ломакина я начал мысленно
прикидывать, сколько замороженного мяса для котов осталось в морозильнике и
когда нужно делать новые закупки. Можно заскочить в магазин сегодня по пути с
работы, но это будет означать, что придется дома резать мясо на мелкие кусочки,
расфасовывать при помощи весов на стограммовые порции и каждую заворачивать
отдельно в пищевую фольгу. Если бросить весь кусок в морозильник целиком, то
при минус восемнадцати градусах он превратится в камень, от которого потом
придется откалывать кусочки кайлом или ледорубом. А так я вынимаю стограммовую
упаковку, размораживаю ее в микроволновке – и еда для Арины и Дружочка готова.
Но перспектива стоять у стола и резать мясо меня почему-то не вдохновляла,
болела голова и вообще, сил никаких не было. Пить вредно. Много пить – еще
вреднее. Может быть, сбегать за мясом завтра? На завтра, правда, намечены
какие-то дела, но… Так когда же лучше, сегодня или завтра?
Решение я так и не принял, потому что внезапно включился в
разговор:
– Надо же, и откуда Анатолий Степанович все это
знает?– восхищенно поинтересовался я, услышав душераздирающую историю о
том, как дело о каком-то нерадивом чиновнике дошло аж до ЦК КПСС, и как с ним
там разговаривали, и что именно ему сказали, и кто сказал, и каким тоном, и чем
пригрозили, и что он на это ответил.
– Ну как же, Анатолий Степанович работал в аппарате ЦК,
разве вы не знаете? Он все знает,– авторитетно заявил старик Ломакин и
добавил, многозначительно понизив голос: – И про всех.
К счастью, Ломакин был последним, кто в тот день решил посетить
мой околоток, и едва за ним закрылась дверь, я схватил паспорт на дом, в
котором проживал «Анатолий Степанович из шестьдесят восьмой квартиры», и
посмотрел свои записи. Точно, Дубовицкий Анатолий Степанович, сотрудник отдела
административных органов ЦК КПСС с 1972 по 1981 годы. Я не помнил этого, потому
что Дубовицким никогда отдельно не занимался, он не был «проблемным», с ним
вместе проживали дочь, зять и младший внук с женой, за ним хорошо ухаживали,
пылинки сдували, и в моем пристальном внимании Анатолий Степанович не нуждался.
В придуманный и организованный мною клуб он не ходил, потому что не был
одиноким, дома не скучал и к дополнительному общению не тянулся. Ломакин,
кажется, упомянул, что Дубовицкий пишет мемуары, значит, есть что вспомнить. Неужели
он и впрямь знал все и про всех? Надо попробовать, попытка – не пытка.
Полоса везенья, начавшаяся с появления на горизонте Шурика
Вилкова, простерла свои границы аж до сегодняшнего дня. Анатолий Степанович
Дубовицкий оказался дома и в полном здравии (а ведь мне могли бы ответить, что
он болен и посетителей не принимает и даже к телефону не подходит), более того,
он готов был встретиться со мной прямо сейчас.
