– Значит, его не будет,– хладнокровно произнес
Вячеслав Антонович.– Пусть лучше не будет совсем никакого ребенка, чем
неизвестно какой.
– Слава, как ты можешь?!
Олеся невольно повысила голос, но тут же осеклась и взяла
себя в руки. Нельзя скандалить, нельзя кричать. Она не должна быть похожа на
базарную бабу. Все годы, проведенные рядом с Ситниковым, она старалась быть
такой, какой ему хотелось ее видеть. Она говорила то, что он хотел услышать,
совершала те поступки, которых он ждал, выглядела так, как ему нравится, и
старалась думать и чувствовать именно так, как ему хотелось бы, чтобы она
думала и чувствовала. Она любила его так сильно, что готова была перестать быть
собой, только бы оставаться с ним. Она готова была превратиться в кого угодно,
лишь бы ему угодить. Потому что жизнь без него представлялась ей невозможной. В
этой жизни не будет воздуха, и она просто задохнется. И вот теперь она должна
отказаться от материнства, потому что Ситников ждет от нее именно этого. Если
она откажется, если согласится сделать аборт, то все останется по-прежнему, они
будут любить друг друга, они будут вместе. Но ей так хочется родить этого
ребенка! Она никогда не думала, что инстинкт материнства может оказаться таким
сильным. Ей придется сломать его, задушить, уничтожить, чтобы сохранить любовь
своего единственного мужчины. Проще говоря, ей придется окончательно сломать и
уничтожить себя саму. Неужели придется выбирать между любовью и самой собой?
Какой нелепый выбор…
Она старалась быть корректной и спокойной, искала и находила
слова, которые ей самой казались правильными и убедительными, но все это ни к
чему не привело. Вячеслав Антонович стоял на своем: она должна сделать аборт,
потому что он не уверен в своем отцовстве.
– Олесенька, я не для того затевал все это, чтобы оказаться
в конце концов посмешищем, воспитывающим чужого ребенка. И вообще, я не
понимаю, чего ты так упираешься. Можно подумать, это для тебя вопрос жизни и
смерти.
– Да!– почти выкрикнула она.– Да, это вопрос
жизни и смерти. Я хочу ребенка, понимаешь? И не когда-нибудь, а сейчас. Я хочу
именно этого ребенка, твоего. Он уже живет во мне, я его уже люблю, и я не могу
его уничтожить.
– Ой, перестань,– Ситников брезгливо
поморщился.– Откуда у тебя эта жажда материнства? Такие, как ты, для
материнства вообще не приспособлены.
– Такие, как я?– растерялась Олеся.– Какие это –
такие?
– А вот такие,– он хищно улыбнулся.– Циничные.
Готовые на все, чтобы устроить свою жизнь с максимальным удовольствием. Если
хочешь – безнравственные. Мы с тобой совершенно одинаковые, детка, мы с тобой
одной крови. И я совершенно точно знаю, что ты не можешь исступленно хотеть
ребенка. Ты относишься к жизни так же, как я, и тебе нужно от нее то же, что и
мне. Поэтому если я чего-то не хочу, то априори ты этого тоже хотеть не можешь.
Она не верила своим ушам.
– То есть ты считаешь, что я циничная и
безнравственная?– переспросила она, надеясь, что не так поняла его.
Сейчас он все объяснит, и окажется, что все не так ужасно.
– Ну а какая же?– рассмеялся Ситников.– Конечно,
именно такая. Ты же согласилась выйти замуж за Гришу, чтобы войти в семью и
остаться со мной.
– Но это ты придумал, ты, а не я!
– Придумал я, а согласилась ты,– спокойно возразил
он.– И со всем остальным ты тоже согласилась. Я обещал тебе много денег,
я обещал, что Гриша станет еще богаче, и я это выполнил. Ты прекрасно знала,
как я собирался это сделать, и ты не только не возражала, ты же и помогала мне.
Ты познакомилась с Юркой Забелиным, ты флиртовала с ним, давая понять, что
готова пойти на большее, ты довела его до белого каления, демонстрируя коленки
и декольте, и в результате он снял квартиру, чтобы тебя трахать. Это что,
образец высокой нравственности?
– Подожди, Слава, подожди,– она потрясла головой,
чтобы сосредоточиться.– При чем тут квартира? Я не знаю ни про какую
квартиру, я там не была.
– Ну разумеется, ты не была. До этого не дошло.
– Ты велел мне познакомиться с Забелиным и вскружить ему
голову, ты говорил, что когда он в таком состоянии, тебе будет легче с ним
договориться, но ты же не объяснял мне, о чем вы будете договариваться, ты
только сказал, что это нужно, чтобы у Гриши было больше денег. Я тебе поверила,
я ни о чем не спрашивала, а ты теперь говоришь про какую-то квартиру! Слава,
что происходит?
Ситников рассвирепел внезапно, и Олеся даже не успела
понять, какие из ее слов настолько вывели его из равновесия.
– Какая тебе разница, что происходит? Откуда вдруг такой
интерес? До сегодняшнего дня тебя все устраивало, ты не задавала никаких
вопросов и делала то, что я велел. Так что вдруг изменилось? Это беременность
на тебя так плохо влияет? Тогда тем более надо ее прерывать, пока ты
окончательно не превратилась в мочалку, целыми днями читающую мораль всем
подряд.
Он утратил обычную свою сдержанность, быстрыми шагами ходил
взад и вперед по комнате, смотрел на Олесю с нескрываемой яростью, но от его
слов на нее веяло могильным холодом.
– Ты завтра же… нет, в понедельник, ты в понедельник прямо с
утра пойдешь к врачу и договоришься об операции. Деньги я дам. И ни про какого
ребенка я даже слышать не хочу. Прекрати корчить из себя мадонну с младенцем, я
никогда в жизни не поверю, что ты хочешь стать матерью и испортить все то, что
я с таким трудом наладил. Ты хоть понимаешь, что ты предаешь меня? Ты предаешь
меня! Я пошел на то, чтобы разделить тебя с сыном, чтобы не расставаться с
тобой, я много на что пошел, чтобы сделать его богатым, чтобы ты ни в чем не
нуждалась, чтобы у тебя все было, и я рассчитывал на твою поддержку, на твое
понимание, а ты? Ты что делаешь? Пытаешься подсунуть мне Гришиного ребенка? Или
еще чьего-то?
– Слава! Опомнись! Что ты говоришь?
– А что я говорю? Ты – такая же, как я, мы одной крови, и
это значит, что если ты готова спать с двумя мужиками одновременно, то почему
бы и не с четырьмя? С пятью? Откуда я знаю, чей это ребенок на самом деле?
Может, и не Гришкин, но и не мой. Вспомни, с какой легкостью ты тогда, в
Германии, бросила своего дружка и улеглась в мою постель. Что с тех пор
изменилось? Ты осталась такой же, и значит, вполне можешь сделать это еще раз.
– Но я же любила тебя! Я люблю тебя, Слава…
– Перестань. О какой любви ты говоришь? Мы были знакомы
несколько часов. Просто у меня было больше денег и я пил меньше пива, чем твой
любовничек. Со мной было легче и приятнее, вот и вся твоя любовь.
Олеся почувствовала, что у нее слабеют ноги, и она оперлась
о дверной косяк, чтобы не упасть. Она получила то, что заслужила. Ей хотелось
быть такой, какой Ситников хотел ее видеть, она стремилась соответствовать его
представлениям о женщине, с которой ему будет хорошо, и она ломала себя,
сдерживала, притворялась, стискивала зубы и соответствовала. Только бы не
разочаровать его, не потерять, быть с ним. И вот результат. Он верит в нее,
придуманную, и не верит в настоящую, в ту, которая хочет родить ему ребенка. И
никогда не поверит. Она не такая же, как он, и они не одной крови, но как
только он это поймет, он бросит ее. Настоящая Олеся ему не нужна, она ему не
интересна и неудобна. Но она так хочет этого ребенка… Господи, как она его
хочет, как она любит его, крохотного, пока еще невесомого! Но Слава не
разрешает его рожать. И она не посмеет ослушаться, потому что он подчинил ее
себе полностью и бесповоротно. У нее осталось ничего своего, ни души, ни ума,
ни характера, он все сломал и переделал под себя, и у нее нет сил перечить ему,
настаивать на своем, чего-то добиваться. Он ее поработил. Вот оно, это слово,
единственное правильное. Поработил. Она даже не заметила, как это произошло, ей
все казалось, что она добровольно и сознательно что-то делает и говорит, потому
что хочет доставить ему удовольствие, но это ее собственный выбор, ее
собственное решение. И только сейчас, осознав невозможность ослушаться, Олеся
поняла, что давно уже ничего не решает и не выбирает. Она просто послушно
выполняет его волю. И свое материнство, такое радостное, такое желанное, ей не
отстоять и не защитить.
