Почему-то одновременно в голову пришли две мысли. Первая – о
бунте рабов, бессмысленном и беспощадном. И вторая, о пистолете, который Слава
хранил дома и который она много раз видела.
Он еще продолжал что-то говорить, яростно и негодующе, мерял
шагами комнату, бросал ей в лицо упреки и обвинения, а она уже стояла с
пистолетом в руках. Предохранитель снят, палец на спусковом крючке…
– Ну этого еще не хватало! Мелодрамы тут будешь устраивать?
Положи оружие на место, не валяй дурака…
Его голос куда-то пропал, и Олеся подумала, что внезапно
оглохла.
И снова две мысли, одновременно заполнившие ее голову,
которая почему-то казалась Олесе в тот момент огромной и пустой:
«Только так я смогу от него избавиться. Только так. Иначе я
не смогу ему противостоять, и он заставит меня избавиться от ребенка. Мне нужно
выбирать: ребенок или Слава. Я выбираю ребенка.»
«Нет, я не смогу этого сделать. Я не смогу. Не смогу…»
– Я не смогу,– громко произнесла она вслух и нажала на
спусковой крючок.
Потом она долго, кажется – целую вечность стояла неподвижно,
словно окаменев, сжимая пистолет. Из оцепенения ее вывел звонок в дверь –
соседи услышали выстрел. Началась суета, крики, кто-то ринулся к телефону
вызывать «скорую».
– Что случилось, Олеся?– заботливо спрашивала пожилая
соседка.– Как это у вас вышло?
Олеся судорожно пыталась что-то придумать, и первое, что
пришло ей в голову, было неосторожное обращение с оружием, но тут соседка
добавила:
– А я слышу из вашей квартиры громкие голоса, ну, думаю,
ссорятся. Как же так, деточка? Вы с Вячеславом Антоновичем так дружно жили,
одна радость была на вас смотреть, такая семья хорошая. А тут вдруг кричите,
скандалите…
Соседка слышала их громкую ссору, и у Олеси хватило
самообладания, чтобы сообразить, что неосторожное обращение с оружием здесь не
пройдет. Нужно срочно придумать что-то такое, что объясняло бы громкие голоса и
смягчило ее вину.
– Он пытался меня изнасиловать.
– Господи!– ахнула соседка, прижимая ладонь ко рту, и
Олеся совершенно не к месту обратила внимание на крупный перстень с жемчугом у
нее на пальце.– Какой ужас! Так надо в милицию звонить… Где у тебя
телефон, я сейчас позвоню.
– Не надо. Я сама.
Она вся заледенела внутри и почти ничего не чувствовала. У
нее достало сил, чтобы набрать номер и сказать:
– Я только что застрелила человека.
И назвать адрес и свое имя.
И только потом наступило горячее от судорог и мокрое от слез
беспамятство. Олеся кричала и билась в истерике до тех пор, пока приехавший
врач не сделал ей укол какого-то сильного транквилизатора. Через двадцать минут
после ее звонка в квартире появилась милиция, еще через какое-то время
подействовал укол, и она вернулась к действительности. Ей казалось, что прошло
всего две-три минуты, оказалось – почти час, но этот час она так и не
восстановила в памяти…
* * *
При всей своей самоуверенности следователь Вилков Александр
Иванович возможности свои все-таки переоценил, в воскресенье ничего добиться не
смог и принялся за решения вопроса в понедельник с самого утра. В чиновничьем
мире дела быстро не делаются, и следственный комитет в этом смысле исключением
не был. Вилков доложил руководству о предполагаемой связи покушения на
Ситникова с имеющимся у него в производстве делом об убийствах Забелина и
Брайко, руководство приняло информацию к сведению и сказало, что примет меры, а
Шурик вернулся к неотложным делам, в числе которых был допрос Дмитрия
Найденова, партнера Ксении Брайко по рейдерскому бизнесу.
– Труп Брайко был обнаружен на Волоколамском шоссе. Вы
знаете, как она там оказалась?
Найденов следователю не понравился с первой же минуты.
Александр Иванович очень точно чувствовал тех людей, которые измеряют ценность
любого человека теми деньгами, которые он может заработать. Найденов мог
заработать много, следователь Вилков – мало (если, конечно, не брать взятки),
посему во взгляде Дмитрия Александр Иванович читал нескрываемое превосходство и
явное неудовольствие от того, что его вызвали, да мало что вызвали – еще и
вопросы задают.
– Я уже говорил сто раз: ей предложили новый проект, и
заказчик повез ее посмотреть объект будущей работы.
Ишь ты, проект… Ну до чего ж эти новые бизнесмены быстро
набрались красивых слов: проект, программа, маркетинговые стратегии,
позиционирование. От всего этого Шурика Вилкова буквально мутило. Но то Шурика,
а Александр Иванович дело свое знал четко и все необходимое выполнял неукоснительно.
– Пожалуйста, поконкретнее: кто заказчик, что за проект, что
за объект, как называется, где находится.
– Проект обычный, как всегда. Нужно оценить перспективы
поглощения одного предприятия другим и выработать оптимальную стратегию.
Предприятие находится где-то по Волоколамке, как называется – не знаю, Ксения
должна была съездить и все выяснить.
– А кто заказчик? С кем она уехала?
– Я уже сто раз говорил и снова повторяю: не знаю! Не знаю
я! Ну почему я должен талдычить одно и то же каждый день?
– Потому что дело передали другому следователю, то есть
мне,– невозмутимо объяснил Вилков.– И я должен все проверить с
самого начала и задать вопросы сам. А вы должны мне на них ответить.
– А почему теперь другой следователь? Я не понимаю.
– А вам и не нужно понимать, вы не на лекции в университете,
вам понимать не обязательно. Ваше дело – помогать следствию и отвечать на
вопросы. Значит, вы не знаете, с кем Брайко уехала в сторону Волоколамска?
– Нет. Послушайте, а если завтра дело передадут еще одному
следователю, все сначала начнется? Меня опять будут вызывать и опять все это
спрашивать, да? И этот бардак будет длиться до бесконечности?
– Этот бардак будет длиться ровно столько, сколько
потребуется, чтобы раскрыть преступление. И если придется в процессе расследования
создавать для вас лично определенные неудобства, значит, я буду их создавать, а
вам придется их терпеть, господин Найденов. Как получилось, что вы не знали,
куда конкретно и с кем поехала Брайко?
– Она не успела мне рассказать. Я уже объяснял, меня не было
в Москве, она позвонила и сообщила, что подвернулся перспективный проект, через
полчаса она встречается с представителем заказчика и едет на место осмотреться.
Обещала перезвонить, когда вернется, и все рассказать. Послушайте, Александр
Иванович, ведь это все есть в протоколах, меня уже неоднократно допрашивали, вы
могли бы просто прочитать и не держать меня здесь. Вы что, читать не умеете?
– Не умею. У меня по чтению в школе была «двойка». Зато я
хорошо слушаю и пишу,– равнодушно сообщил Вилков.
Он почти не заглядывал в подготовленную накануне шпаргалку.
Все реплики Найденова были банальными и предсказуемыми, за время следственной
работы Александр Иванович тысячи раз сталкивался с теми, кто разговаривал и
возмущался точь-в-точь как этот наглый тип в дорогом фирменном прикиде, и все
ответные реплики были давно выучены Вилковым наизусть. Косноязычие
косноязычием, а на память Шурик никогда не жаловался и единожды найденную
формулировку запоминал на всю оставшуюся жизнь. В принципе с клиентами попроще,
ворьем, пьянью и прочей швалью он особо не церемонился, не стремился
«выглядеть» и беседовал с ними, как бог на душу положит, вовсю орудуя
местоимениями вместо существительных и пренебрегая падежами, но если
приходилось иметь дело со сложными делами и непростыми собеседниками, готовился
заранее. То есть не только обдумывал и набрасывал план допроса, как делает
любой более или менее добросовестный следователь, но и тщательно составлял
шпаргалки с формулировками вопросов. Он давно знал, к каким плачевным
последствиям может привести впечатление от его устной речи, столь далекой от
совершенства, и по большому счету на само несовершенство ему было наплевать, но
с впечатлением и его последствиями приходилось считаться, особенно если дело
касалось работы.
