– Лично. Глядя в глаза. И при этом обязательно дарят цветы,
если это уместно, или что-нибудь памятное. Я совершенно точно знаю, что Андрюша
этого не сделал.
– И ты хочешь сделать это за него?
– Нет, за себя. Так ты можешь со мной встретиться?
– А как Андрей к этому отнесется? Мне не хотелось бы…
– Я понимаю,– мягко оборвала она меня.– Но мне
совершенно все равно, как он к этому отнесется, если вообще узнает об этом. Это
мое дело.
– Как же он может не узнать? Ты что, собираешься скрыть от
него, что встречалась со мной?
– Игорь, мы… в общем, мы расстались.
– Почему? Что случилось?
– Послушай, ты настоящий милиционер,– она снова рассмеялась,
на этот раз звонко и переливчато.– Ты не ответил на мой единственный
вопрос, зато задал три кучи своих.
– Извини. Конечно, я буду рад с тобой встретиться.
Я лихорадочно вспоминал, какие на завтрашний вечер
запланированы дела и можно ли их отменить. Ничего конкретного не вспомнил, хотя
точно знал, что дела были, в том числе и неотложные, но я решил на все
наплевать.
– Завтра. Ты как?
– Отлично. В котором часу?
– В восемь. Сможешь?
– Конечно. Где?
Я прикусил язык, чтобы не ляпнуть: «У меня дома», и назвал
вполне нейтральное место, мою любимую кофейню на Старом Арбате.
– Я знаю, где это,– ответила Юля.– Завтра в
восемь. Спасибо. До встречи.
* * *
Иногда плохо знающие меня люди спрашивают, почему, если уж
мне так прибило нести службу в рядах Краснознаменной Московской милиции, я не
стал хотя бы следователем. Все-таки уважаемая профессия, более приличная в
глазах обывателей, нежели какой-то там заурядный незаметный участковый. Обычно
я отшучивался, иногда глупо, иногда по-хамски, потому объяснять истинные
причины моего выбора мне бывает или лень, или просто не хочется душу
раскрывать. Сегодня я могу ответить на этот вопрос честно: потому что из меня
следователь, как из дерьма пуля. Вообще-то раньше я этого не знал точно, только
подозревал, окончательно же утвердился в своих подозрениях только несколько
часов назад, когда рано утром, еще до того, как ровно в восемь меня старик
Ринго пришел меня будить, раздался телефонный звонок. Это был Шурик Вилков.
Несмотря на вчерашние возлияния, он, похоже, ночью не спал. Думал, что ли?
– Игореха, а тебе не кажется, что мои трупы могут быть
связаны с твоим делом?
Ну точно, Шурик всю ночь думал. И додумался. Мне бы это и в
голову не пришло.
– Не кажется,– ответил я сонно.– А какая связь?
И вообще, который час?
– Какая разница, который час. Важно, есть связь или нет.
– Нету,– буркнул я, испытывая непреодолимую
потребность доспать. Все-таки я набрался сил перевести глаза на будильник. Пять
утра. Нет, я не хочу быть следователем и по ночам думать о трупах и обвиняемых,
вместо того, чтобы смотреть сны.– Ты обалдел, что ли, в такое время
звонить?
– Перебьешься,– фыркнул дурно воспитанный
Шурик.– Короче, так: я сейчас звоню Семенову и прошу, чтобы он тебя
прикрыл на сегодня.
– Зачем это?
– Поедешь со мной разговаривать с Аргуновым и его женой.
– Да не поеду я! С чего ты решил, что я поеду? У меня
рабочий день, между прочим.
– Вот я и позвоню твоему старшему.
– Все равно не поеду. С какой стати?
– Я тебя прошу,– голос Вилкова стал елейным, примерно
таким, каким он вчера сюсюкал над моими котами.– Ну Игореша, будь другом.
– Да зачем?! Что я там делать буду?
– Будешь разговаривать. А я буду слушать.
– Суфлера нашел, да?– не удержался я от подначки, зная
Шурикову особенность: в особых случаях вести допрос совместно с другим
следователем или оперативником, способным гладко строить фразы. Разговор в
таких случаях вел напарник, а Шурик только слушал. Правда, он к таким допросам
тщательно готовился, составлял план и перечень вопросов, которые и должен был
задавать тот, у кого это получалось более ловко.
– Ты не въехал,– с досадой ответил он.– Ты в
курсе той истории, а я – только так, по верхам. Лучше тебе самому вопросы
задавать. Ну так что, я звоню Семенову?
– Ага, звони,– злорадно произнес я, зевая и
представляя, что через пять минут будет происходить в доме у Вальки.
Нет, я ничего не хочу сказать, у него замечательная жена и
отличные дети, но даже им вряд ли понравится звонок в такое странное, мягко
говоря, время. А уж что Валька сделает с Вилковым… Тут никакой, даже самой
разнузданной фантазии, много не будет.
В своих прогнозах я не ошибся, через пятнадцать минут меня
снова разбудили. На сей раз это оказался Семенов, который сильно гневался. Не
на меня, конечно, а так, на жизнь в целом. Он коротко сообщил мне, что просьбу
Вилкова выполнит и перед руководством меня прикроет, ежели меня невзначай
начнут искать и требовать «к ноге», после чего длинно и витиевато, с
использованием всего богатства русскоязычной ненормативной лексики изложил
концептуальные основы своего мировоззрения и отношения к следователям, которые
простым честным участковым не дают выспаться, будят своими звонками всю семью и
вынуждают оправдываться перед близкими. Я слушал не очень внимательно, то и
дело задремывая, но Вальку не прерывал, потому что нужно же человеку выпустить
пар, а на кого его выпускать, когда рядом только любимая жена и любимые дети,
сиречь существа невинные, нежные и к восприятию уродливых порождений русского
языка не приспособленные.
В десять утра я заехал за Шуриком, и мы погнали за город, к
Аргуновым. По дороге Шурик, который этим утром более походил на Александра
Ивановича, изложил мне свой план. Сначала беседуем с обоими супругами,
расспрашиваем их насчет возможности насильственных действий со стороны
Ситникова. Какие отношения были у него с невесткой, охоч ли он в принципе до
женского пола и так далее. Потом приступаем к разговорам по одному. Шурик
остается пить чай с мадам и беседовать о вечном, а я уединяюсь с Львом
Александровичем под тем предлогом, что должен задать чисто мужские вопросы,
искренне отвечать на которые в присутствии дам не принято. Я не понял, почему
план Вилкова был именно таким, и уже во второй раз за утро сказал себе, что я,
конечно же, не следователь и много чего не понимаю.
– Все-таки странно, что ты сегодня решил заняться
Аргуновыми,– сказал я.
– А чем я должен заниматься, по-твоему?
– Ну, раз ты получил вчера информацию, что Подрезкова была
знакома с Забелиным, я думал, что ты кинешься ее допрашивать.
– А куда спешить?
– А чего тянуть?– задал я встречный вопрос.
То, что мне ответил на это Шурик, звучало многосмысленно,
глубоко философично и абсолютно непонятно:
