Прямо с порога он уставился на Шурика Вилкова недобрыми
глазами и немедленно кинулся в атаку.
– Это опять вы? Ну сколько же можно? Вы меня уже допрашивали,
и я вам все сказал. Никакого Забелина я не знал, и к его смерти не имею
никакого отношения. Я даже фамилии этой не слышал.
Жанна Васильевна вскинула руку в предостерегающем жесте.
– Это насчет Славика, Лева.
Аргунов нахмурился.
– А при чем тут Вячеслав? Вы же расследуете убийство
какого-то Забелина.
– И покушение на жизнь вашего друга Ситникова тоже расследую
я,– спокойно ответил Шурик.– Так что вам придется потерпеть мое
присутствие и ответить на наши вопросы.
Лицо Аргунова налилось краской, и я испугался, что его
вот-вот хватит инсульт.
– Тоже вы? Значит, это по вашему указанию меня не пускают в
палату к Вячеславу? Что вы себе позволяете?! Почему я не могу поговорить со
своим другом? Почему я не могу его навестить? Что это за произвол?! Врач мне
сказал, что Вячеслав в тяжелом состоянии, но в сознании, и с ним можно
разговаривать, а ваш человек, который там сидит возле палаты, не позволил мне
войти. Вячеслав – жертва, в него стреляли, а вы с ним обращаетесь, как с
преступником. Как вам не стыдно?!
Шурик Вилков был из тех людей, которым вообще никогда не
бывает стыдно, в особенности если речь идет о расследовании убийств, о чем он и
не замедлил сообщить разбушевавшемуся Льву Александровичу. Я исподтишка
разглядывал Аргунова, и мне показалось, что весь его гнев – не более чем игра,
показуха, призванная спрятать от постороннего взгляда тяжелое угрюмое
безразличие.
– Я не обязан объяснять вам мотивы принимаемых мною
решений,– гладко выдал Шурик многократно употребляемую фразу.– Прошу
вас.
Он сделал неопределенный жест пальцами, и я понял, что
настала моя очередь. Я встал.
– Лев Александрович, где мы с вами можем поговорить?
Он резко повернулся и вышел из комнаты, бросив через плечо:
– Пойдемте в кабинет.
Я послушно последовал за ним. Мы поднялись по лестнице на
второй этаж. Кабинет Аргунова имел вид очень деловой и совершенно неуютный.
Есть комнаты, именуемые «кабинетами» для пущей важности, хотя на самом деле они
предназначены для уединения человека, который делает вид, что ему надо поработать,
а на самом деле он просто хочет побыть в одиночестве, чтобы его никто не трогал
и не приставал с разговорами. В таких «кабинетах» всегда есть телевизор, мягкие
кресла, журнальные столики и непременно диван, на котором так сладко бывает
вздремнуть, укрывшись пушистым теплым пледом. А еще там обычно находится
встроенный бар или любая другая мебельная секция, в которой хранится спиртное,
употребляемое для расслабления и отвлечения от повседневных тягот. Кабинет же
Аргунова, судя по всему, был помещением именно для работы. Никакой мягкой
мебели, кресел или диванчика, хотя комната была просторной и вполне позволяла
поставить и то, и другое. Большие окна, много света, огромный рабочий стол,
кожаное вертящееся кресло с высокой спинкой, по другую сторону стола – два
«посетительских» полукресла, компьютер, вдоль всех стен – набитые книгами
застекленные шкафы. И больше ничего.
Лев Александрович молча уселся в кресло за столом, я
устроился напротив, на месте для посетителя.
– Ну? Задавайте ваши вопросы. Только имейте в виду: вы
напрасно тратите свое и мое время, ничего нового я вам не скажу.
– Лев Александрович, вам что-нибудь говорит имя Елены
Шляхтиной?
Он на мгновение растерялся, потом на лице его проступило
выражение, которое недвусмысленно свидетельствовало о том, что Шляхтину он
помнит.
– Какое это имеет…
– Так вы помните ее?
– Да, конечно. Но это ведь было так давно… в середине
семидесятых. И потом, Лена умерла, погибла. Какое это имеет отношение к Славе и
его невестке? Или вы снова хотите спрашивать меня о Забелине?
– Нет, я хочу спросить вас именно о Шляхтиной. Расскажите
мне о ней, пожалуйста. Все, что сможете вспомнить.
Агрессивность Аргунова куда-то испарилась, он стал
разговаривать нормально и даже почти спокойно. Ну надо же, он ведь совсем не
стар, еще шестидесяти нет, а ведет себя как заправский старик, который вечно
всем недоволен и брюзжит по любому поводу, однако тут же расцветает и
расправляет крылья, стоит только дать ему возможность вспомнить молодость.
– Лена была нашей знакомой… даже подругой, если можно так
сказать.
– Вашей?– уточнил я, имея в виду множественное число.
Он ведь сказал «нашей подругой», а не «моей».
– Моей и Славы Ситникова. Вернее, не так. Она была Славкиной
любовницей, а для меня – просто хорошей знакомой. Мы часто встречались втроем,
проводили много времени вместе.
Вот оно как! Стало быть, Ситников и Шляхтина были
любовниками. Уже кое-что. Дополнительный штрих к портрету Елены.
– Они собирались пожениться?
– Пожениться?– Аргунов с удивлением посмотрел на меня,
потом губы его тронула едва заметная улыбка.– Нет, конечно. Слава уже был
женат в то время. У него только-только Гришка родился. Он не смог бы
развестись, даже если бы очень захотел, потому что работал в горкоме комсомола,
был членом партии, а тут маленький ребенок… В те времена это означало бы
пожертвовать карьерой.
– А Елена? Как она относилась к тому, что Ситников спит с
ней, а жениться не собирается? Она ведь, наверное, хотела выйти замуж, устроить
свою жизнь. Она настаивала на том, чтобы он развелся?
– Лена?– Аргунов удивился еще больше?– Да ну что
вы!
– Почему же? Это ведь так естественно.
– Да ну что вы,– повторил он.– Надо было знать
Лену, чтобы понимать, что это совсем не так. Да, она спала со Славкой, он в
качестве мужа он ей не был нужен.
– Но почему?
– А что он мог ей предложить? Зарплату, из которой двадцать
пять процентов вычитают на алименты. Жизнь в коммуналке. Постоянные переживания
из-за невозможности видеть ребенка. Нет, это ей не было нужно. Лена хотела для
себя другого мужа.
Я внимательно посмотрел на Аргунова, на странное выражение
его лица, и вдруг понял…
– Она хотела такого мужа, как вы?
Лев Александрович вздохнул и начал барабанить пальцами по
столу.
– Это может прозвучать странно… даже нескромно… Да, Лена
хотела выйти замуж за меня. Это был очень неприятный эпизод в моих отношениях
со Славкой Ситниковым, я не знал, как себя вести, что говорить и ей, и ему.
Понимаете, я был молод и в известной степени наивен, я полагал, что если
девушка спит с мужчиной, то она его любит. И как же в таком случае можно
флиртовать с другим?
– Нам не дано понять женщин,– поспешил я успокоить
его.– Расскажите, что тогда случилось?
