Целую тебя,
Море.
Одалиска - Морю, 11 ноября 2004 года
Сегодня ровно полгода с тех пор, как Костя уехал. И я
чувствую, что он уже не вернется. У меня внутри словно какой-то часовой
механизм сработал, как будто было запрограммировано: пока полгода не пройдет,
ты еще можешь надеяться, а потом - все. Никаких перспектив.
Вот я сегодня и поняла, что все. Конец. Ничего уже не будет,
он не вернется, он нас бросил. Да, он продолжает звонить, правда, теперь опять
нечасто, сейчас, например, он уже десять дней не звонил. Щенок его больше не
интересует, так я понимаю. В общем, все ясно, Моречко, и обольщаться я больше
не собираюсь. Все кончено, и надо как-то учиться жить без Кости, я имею в виду,
надо учиться жить с мыслью о том, что Кости больше в моей жизни не будет, он не
придет в этот дом, не сядет в гостиной перед телевизором, не будет есть то, что
я готовлю, не будет спать со мной в одной постели. Ничего больше не будет.
Никогда.
Господи, Море, если бы ты только знала, как мне горько, как
больно… И еще очень больно осознавать, что мой муж - трус и слабак, за полгода
он так и не нашел в себе сил ни бабу эту бросить, ни мне все честно сказать.
Дерьмо он, а не мужик. Очень, знаешь ли, неприятно сознавать, что прожила
восемь лет с таким угробищем. И ведь как я его любила! Любила такое дерьмо.
Гордиться нечем.
О.
Море - Одалиске, 12 ноября 2004 года
Одалисочка, тебя опять заносит куда-то не туда. Ну что
значит «полгода - это конец»? Глупости это все. Полгода ничем не отличаются от
пяти месяцев и двадцати девяти дней, поверь мне, я ведь все-таки постоянно имею
дело с цифрами. Помнишь детскую шутку о том, сколько пшеничных зерен составляют
кучку? Ответ: сто. А два зерна - это кучка? Конечно, нет. И три - тоже нет. И
четыре - нет. И так далее. Прибавляешь каждый раз по одному зернышку, и тогда
все время получается «не кучка», и становится непонятно, в какой же момент «не
кучка» превращается в «кучку». Так и с днями. Ты просто попала под магию слов
«шесть месяцев», тебе кажется, что это очень много, что это целая эпоха, что
через эту пропасть уже нельзя переступить, а ты попробуй посчитать по дням: вот
Костя уехал 12 мая, а что, 13 мая - это уже пропасть? Нет. А 14 мая? И так
далее. И ты поймешь, что никакой катастрофы пока не произошло. Ну полгода. Ну
семь месяцев. И что? Все равно ты должна верить и надеяться, что он вернется,
если он сам не скажет тебе, что не вернется никогда. Пока не скажет - надейся и
думай о хорошем.
И что означает эта твоя фраза о том, что ты Костю любила?
Почему в прошедшем времени? Совсем еще недавно ты его любила в настоящем
времени, куда же все девалось? Вчера любила, а сегодня уже не любишь? Так не
бывает. Или ты и вчера его уже не любила и просто придумывала себе любовь к
нему, или ты его еще и сегодня любишь. Так что не надо себя обманывать. Да,
согласна, неприятно осознавать, что ты любишь человека, совершившего
недостойный поступок. Но ты же все равно любишь, потому что любовь быстро не проходит,
она проходит постепенно, просто многие этого не замечают и очень ловко сами
себя обманывают. Вот ты думаешь, что сегодня уже не любишь Костю. А что будет,
если он сейчас позвонит и скажет тебе, что закончил все свои дела и завтра
возвращается домой? То есть выяснится, что он тебя не бросил и не собирался
этого делать, более того, вдруг окажется, что и женщины никакой у него не было,
а просто было очень много сложных и длинных дел. Ты что, снова его полюбишь?
Или скажешь: не приезжай, я тебя больше не люблю? Чушь собачья! Ты придумала
себе, что больше не любишь его, потому что неприятно и унизительно чувствовать
себя любящей и брошенной. Намного легче, когда ощущаешь себя в такой ситуации
нелюбящей, то есть разлюбившей. Ну, бросил - и хорошо, вроде как баба с возу -
кобыле легче. И если окажется (а я уверена, что именно так и окажется), что ты
не брошенная, тебе станет стыдно за то, что ты так поспешно отказалась от своей
любви.
Вывод: ты любишь своего мужа, Одалиска, тоскуешь без него и
очень не хочешь, чтобы он тебя бросил, и в этом нет ничего постыдного и
унизительного. Не смей стесняться своей любви, слышишь? Это великое,
потрясающее чувство, которое прекрасно само по себе независимо от того, на кого
оно направлено, и оно ни при каких обстоятельствах не может быть смешным или
достойным презрения и осуждения. Даже если любовь безответна, она все равно
прекрасна и заслуживает уважения, запомни это. Когда твой муж вернется, ты еще
вспомнишь эти слова и скажешь мне спасибо. Подумай.
Море.
Одалиска - Морю, 25 ноября 2004 года
Спасибо тебе, Море. Спасибо за все. Костя не вернулся, но
все равно спасибо. Ты моя самая родная. Ты - самая лучшая.
О.
Игорь Дорошин
Саша Вознесенский вернулся через три дня. По телефону он уже
сообщил мне, что нашел Наталью Самойлову, в девичестве Новокрещенову, в городе
Заводоуковске, и она сказала, что в феврале к ней приезжал некий молодой
человек с расспросами про Витю Осипенко и Колю Кузнецова. Звонил Саша из машины
по дороге в аэропорт, у него садилась батарея в мобильнике, поэтому подробный
рассказ мы отложили до личной встречи.
Светка буквально взяла меня за горло с требованием, чтобы
встреча с журналистом проходила у нее дома.
- Ну а где вам еще встречаться? Ты сам говорил, что у
него жуткая аллергия на кошачью шерсть, значит, твоя квартира отпадает. На
улице холод собачий, декабрь все-таки. У него дома родители. Так где еще?
- Мы можем посидеть где-нибудь в нейтральном месте, -
отбрыкивался я. - В баре или в кафе, например.
- Ну конечно! - презрительно фыркнула Светка. - А я как
же? Ты что, собираешься отлучить меня от дела? Это после всего, что я для тебя
сделала?
- И ты с нами в кафе посидишь. Хотя ради такой светской
дамы, как ты, я, пожалуй, готов разориться на приличный ресторан.
- Еще чего! Я столько лет беспрерывно хожу на светские
мероприятия и банкеты, что меня уже воротит от общепита. Когда действительно
надо - тогда вопросов нет, но, когда этого можно избежать, я предпочитаю сидеть
дома. Короче, Гарик, я пеку эклеры с заварным кремом и ореховый торт, а ты дуй
в аэропорт встречать своего журналиста и вези его прямо сюда.
- Аделана! - огрызнулся я.
Это была моя маленькая месть за ненавистного «Гарика».
Впрочем, против эклеров я совершенно не возражал, а Светкин ореховый торт
неизменно вызывал у меня искреннее восхищение. Восхищение было настолько
глубоким, что от торта я обычно отъедал не меньше половины. Как-то незаметно он
проскакивал, никто и опомниться не успевал.
Прилетевший из Тюмени Саша так обрадовался, когда я предложил
ехать к Светлане, что я прямо-таки начал подозревать… В конце концов, это для
меня она - соседка и друг, но для других-то мужчин она - женщина, да еще какая!
Впрочем, возможно, Вознесенский просто голоден и хорошо помнит, что у Светки
кормят обильно и чрезвычайно вкусно.
