А потом Михаил Васильевич умер. Внезапно, от обширного
инфаркта. Родителям я ничего не сказал, для них Арамис просто сбежал от меня во
время прогулки, за что я получил солидную взбучку, так что объяснить им, почему
я должен идти на похороны участкового, я не мог. Своих денег на тот момент у
меня еще не было, первый гонорар за первую проданную песню я получил только через
месяц. Деньги на цветы дала Светка, мне хотелось положить на могилу Филонова
как можно больше гвоздик, чтобы хотя бы этим выразить свою любовь и
признательность.
Толпа провожающих участкового в последний путь была
огромной. И какая-то старушка в старомодной шляпке с вуалью горько сказала:
- Вот и остались мы совсем одни на этом свете. Михаила
Васильевича не стало, а больше мы никому не нужны.
Именно в этот момент решение и пришло.
***
- Я бы хотел написать очерк о тебе, - сказал Саша,
когда я закончил рассказывать.
- Нет, - сразу же отрезал я.
- Почему?
- Не хочу. Я рассказал тебе просто потому, что ты
спрашивал, как меня с моей музыкальной предысторией занесло в участковые, а
вовсе не для того, чтобы ты об этом писал.
- Но почему? - не сдавался Вознесенский. - Тебе же это
никак не повредит.
- Ты думаешь? - усмехнулся я. - У меня, между прочим,
есть начальники, которые очень не любят, когда про их подчиненных пишут в
газетах, а про них самих ни слова не говорят. И вообще, Саня, мне не нужна
публичность. Я живу так, как живу, и прекрасно себя чувствую.
- Ты все-таки подумай.
- Хорошо, - согласился я, не желая углубляться в спор,
- я подумаю. Но не уверен, что надумаю что-нибудь другое.
Светка ждала нас с таким нетерпением, что даже на балкон
выскочила, высматривая, когда мы подъедем. Саша накинулся на крохотные - на
один укус - эклерчики, а я занялся своим любимым ореховым тортом и слушал
историю про Наталью Новокрещенову, в замужестве Самойлову.
Наталья, как известно, тоже была сиротой и воспитывалась в том
же интернате, что и Виктор Осипенко, и Николай Кузнецов. В семнадцать лет у нее
сделался страстный роман с Витей, потом его забрали в армию, Наташа около года
очень ждала его и скучала, потом попривыкла, потом стала остывать, потом
встретила замечательного парня, который быстренько на ней женился и увез в
Заводоуковск. Больше она Виктора никогда не видела. Подруги из Сызрани
рассказывали ей, что Виктор вернулся из армии и стал разыскивать свою невесту,
а когда узнал, что она не дождалась его, выскочила замуж за заезжего кавалера и
укатила в Тюменскую область, почернел лицом и запил на несколько дней там же, в
Сызрани. Запой закончился, Виктор протрезвел и уехал. Больше не возвращался, во
всяком случае, подруги ничего никогда не говорили на этот счет.
А минувшей зимой внезапно объявился молодой мужчина приятной
наружности и начал спрашивать про Виктора, дескать, давно ли виделись, да не
приезжал ли, не давал ли о себе знать. Внешность мужчины до мелочей совпадала с
тем описанием молодого человека, собиравшего друзей на поминки Виктора, которое
дали сотрудники интерната в Сызрани. И к Руденской, судя по всему, приходил
именно он. Более того, он во всех трех случаях назвался одним и тем же именем:
Вадим. А документов никаких не показывал.
- А какая она, эта Наташа? Как живет, какой у нее муж?
- с любопытством спросила Светка. - Расскажи о ней поподробнее.
Не понимаю, зачем ей это? Ну какая разница, как живет эта
Наташа? Нет, никогда нам, мужикам, женщин не понять, они как-то совсем
по-другому устроены. Саша начал подробно излагать свои впечатления о Наталье
Самойловой, а я вплотную занялся тортом, поскольку до положенной мне половины
оставалось еще много. Хорошо, что я регулярно поддерживаю физическую форму, а
то со Светкиным застольем меня бы разнесло до двух центнеров.
В самый разгар Сашиного повествования мне позвонила мама.
- Ой, Егорушка, какой кошмар! Папа уже который день не
в голосе, а ведь нам послезавтра лететь в Лондон. Просто не представляю, что
делать.
- В Лондон? - удивился я.
- Ты что, забыл? Папа записывает «Симона Бокканегру» с
оркестром Штейнберга.
Ах да, «Симон Бокканегра»! Я и впрямь забыл.
- Это какой-то ужас! - продолжала причитать мама. -
Папа такой расстроенный, со мной почти не разговаривает. По-моему, у него
страшная депрессия. Что ты такое ему сказал, когда был у нас?
- Я? - фальшиво удивился я. - Ничего особенного я ему
не говорил. Почему ты решила, что я его чем-то расстроил?
- Потому что с тех пор папу как подменили. Он ни одной
полноценной репетиции не провел. Начнет распеваться и чувствует, что не в
голосе. Расстраивается, уходит к себе в кабинет и сидит там целыми днями,
только поплавать в бассейне выходит. Не знаю, что там у вас произошло, но ты
должен приехать и наладить отношения с папой, иначе он не сможет петь в
Лондоне. Господи, за что мне это несчастье! Я ночами не сплю, постоянно пью
валокордин, после премьеры «Трубадура» я постарела на двадцать лет, хотя
времени прошло всего ничего. Ты должен сделать все, чтобы папа вышел из
депрессии, слышишь, Егор?
- Слышу.
- Что «слышу»? Что «слышу»?! Ты сделаешь что-нибудь или
нет? Речь идет о твоем отце, а не о чужом дяде. Если папа не споет в Лондоне,
это будет катастрофа! Я тут с ума схожу от горя, а тебе все смешочки. Егор, ты
меня слушаешь?
- Слушаю, мамуля, конечно, слушаю. Но вообще-то я на
работе, - соврал я, не покраснев и даже не запнувшись. - Знаешь, я не смогу к
вам приехать до вашего отъезда, так что я поговорю с папой по телефону, хорошо?
- Ну ладно, пусть по телефону, но сделай же что-нибудь,
извинись перед ним, попроси прощения, покайся… Господи, господи, - в ее голосе
зазвучали слезы, - у меня сердце разрывается, и никому дела нет. Если бы хоть
кто-нибудь понимал, в каком кошмаре я постоянно живу, как мне тяжело!
- Мамуль, отнеси, пожалуйста, папе трубочку.
Дом у нас большой, и пока мама шла в кабинет к отцу, я успел
много о чем подумать. Например, о том, что уж если кто и живет в постоянном
кошмаре, так это моя подруга Светка, которая ухитряется быть счастливой и
радоваться жизни, несмотря ни на что, и это неизменно притягивает к ней людей.
А моя мама с ее бесконечными причитаниями и рассказами о собственных страданиях
людей отталкивает, и из великого множества подруг и приятельниц в ее окружении
остались лишь немногие - те, кто в состоянии выносить это беспредельное
стремление быть (или казаться?) несчастной.
- Да, слушаю, - послышался в трубке голос отца.
- Папа, я сейчас кое-что скажу, а ты меня не перебивай,
потому что я на работе и времени на долгие разговоры у меня нет. Ты уверен, что
мама слышит только тебя?
При таком количестве аппаратов и параллельных трубок в доме
можно ожидать всего.
