- Ну давай я у тебя возьму интервью, а, Игорь?
- Я же не в форме, - хмыкнул я.
- Ничего, это даже еще круче: милиционер в смокинге, -
возбужденно заговорила Катерина. - Все равно титр даем, место работы и
должность указываем. А по картинке будет хорошо!
- Катя, отстань.
- Ну почему?
- Потому что твой материал пройдет в эфире, и через
полчаса о нем все забудут, а мне еще работать и работать. У меня, знаешь ли,
начальники есть, и все они смотрят телевизор, и далеко не у всех хороший
характер и нормальная психика. Какому начальнику понравится, когда их
подчиненный дает интервью по чужому преступлению, да еще без их разрешения, но
зато в смокинге? И думать забудь.
Я увидел, как сквозь заметно поредевшую толпу пробирается ко
мне Иван Хвыля.
- Все, Катюша, закрываем дебаты, мне надо идти.
Она тут же сделала стойку.
- Куда?
Да, напора ей не занимать. Далеко пойдет. И в старости я
буду рассказывать внукам, как однажды провел ночь со знаменитой журналисткой
Екатериной Кибальчич, которая в те времена была совсем молоденькой, очень
хорошенькой, но мало кому известной… И было это в то самое время, когда их
знаменитый прадедушка пел в «Трубадуре» в постановке знаменитого Вернера Фрая.
Мои внуки будут расти под сенью сплошных знаменитостей.
Катя перехватила мой взгляд и ринулась к Ивану.
- Екатерина Кибальчич, программа «Город», - быстро
заговорила она. - Вы могли бы дать короткий комментарий к случившемуся? Всего
несколько слов для наших телезрителей.
Иван растерялся. Молодой еще.
- Да что тут комментировать? Сами пока ничего не знаем.
Я молча схватил его за руку и потащил к служебному входу. Пока
я шнырял в толпе, выискивая свидетелей, холод как-то не ощущался, но теперь я
почувствовал, что замерз окончательно, бесповоротно и на всю оставшуюся жизнь.
Я уже никогда не отогреюсь и до гробовой доски буду идти рука об руку с
насморком, имеющим в среде специалистов благородное название «острый ринит». Он
даже не станет хроническим, он так и будет острым до самого конца. Возможно,
третьим в нашей теплой компании станет острый бронхит. На троих-то оно веселее.
На вахте сидели бравый дядя-охранник с выправкой бывшего
военного и обожаемая мною старенькая, но полная сил, энергии и любознательности
тетя Зоя, которая работала на этом самом месте, когда я был еще ребенком, то
есть в те давние-давние времена, когда звери еще говорили, а вахтерами служили
женщины и старики. Тетя Зоя была папиной поклонницей, поэтому меня любила,
баловала и всегда угощала пирожными, которые покупала специально для меня в
театральном буфете. Да, были, были такие времена, когда в магазинах пирожных
могло и не оказаться, а вот в театральных буфетах они были всегда, как и
бутерброды с дефицитной красной и белой рыбой.
Увидев меня, тетя Зоя всплеснула руками.
- Игоречек, что же это делается? Там что, правда
кого-то убили? Я смотрю, никто из артистов не выходит, Дмитрий Евгеньевич по
радио объявил, чтобы никто не покидал здание, я тут сижу, сижу, ничего не знаю,
никто ничего не говорит, просто ужас какой-то! - затараторила она. - Твоя мама
два раза спускалась, спрашивала, не возвращался ли ты, она тебе все время
звонит на мобильник, а ты не отвечаешь. Все так волнуются, никто ничего не
понимает, мне велено никого не выпускать…
- Тетя Зоя, там действительно произошло несчастье,
застрелили двух человек, поэтому вас просят помочь милиции и обеспечить
присутствие в театре всех возможных свидетелей. Вы уж постарайтесь, не
подведите, ладно?
- Так какие же могут быть свидетели, если все артисты
здесь, в театре, а убили на улице? - неподдельно удивилась старая вахтерша. -
Никто ведь не выходил еще, никто ничего и не видел.
- Так надо, тетя Зоя, - умиротворяюще улыбнулся я,
продвигаясь к лестнице, ведущей наверх, к гримуборным. - Милиции виднее. Это
они так распорядились.
- Я смотрю, ты здесь свой, - ухмыльнулся Иван, когда мы
миновали один пролет.
Было в этих словах что-то презрительное, а может, мне просто
так показалось, но тем не менее стало обидно. Участковый-театрал. Нелепо,
наверное. До сегодняшнего дня эта мысль мне в голову не приходила. И до
сегодняшнего дня мне не приходилось стесняться своей пусть и косвенной, но
причастности к этомумиру сцены и кулис. Что ж, как говорится, все когда-то
случается в первый раз.
- Так вышло, - коротко ответил я, не вдаваясь в
пространные объяснения. Весь сегодняшний ресурс длинных реплик был уже
израсходован на мамулю во время ее панических телефонных звонков.
- Тогда подскажи, с кого лучше начать, - попросил Иван.
Впрочем, просьбой его слова можно было считать чисто
условно, они куда больше напоминали требование, если вообще не приказ. Ну да,
все правильно, на месте происшествия главный - следователь, ему подчиняются
оперативники, а все прочие милицейские деятели у них на побегушках.
- Я бы посоветовал начать с хора, они все одеваются в
одной большой уборной, разделенной пополам, справа мужчины, слева женщины. Зайдешь,
задашь вопрос, получишь ответ - и половина свидетелей, считай, опрошена. Если
согласен, иди к хористам, вон та дверь в конце коридора, видишь? А я пойду по
солистам. Они люди капризные, нервные, их нужно побыстрее отпустить.
Иван молча кивнул и направился в конец длинного коридора, а
я быстро пошел к папиной гримерке. Едва я открыл дверь, на меня обрушился шквал
вопросов, задаваемых разными голосами и с разной интонацией:
- Игорь, что случилось?
- В чем дело?
- Да что происходит, черт возьми?
- Игорь, почему нас не выпускают?
Народу в комнате заметно прибавилось, вероятно, сообщение
директора театра Дмитрия Евгеньевича заставило людей собираться в группы и
обмениваться информацией, которой ни у кого, по сути, не было. Но инстинкт
утоления информационного голода, как известно, один из самых сильных, бороться
с ним очень трудно, и в подобной ситуации, когда происходит что-то непонятное,
люди, вполне естественно, ищут общения с теми, с кем можно поговорить и
пообсуждать проблему. Помимо моих родителей, их друзей, заезжего режиссера и
папиного продюсера, я обнаружил в просторной уборной дирижера, а также двух
вокалистов: баса, исполнявшего партию Рюица (с ним папа когда-то учился в
консерватории), и меццо-сопрано, певшую Азучену, с которой этого баса, по маминым
уверениям, связывали весьма романтические отношения. Был здесь и сам директор
театра, решивший, видимо, не оставлять двух своих почетных гостей, папу и
Вернера Фрая, в столь сложный момент.
Но первой ко мне, само собой, бросилась мама.
- Игорь, в чем дело? Почему ты не отвечаешь на звонки?
- требовательно спросила она, глядя на меня тревожными глазами.
