Глава 1
Павел
Говорят, есть люди, которые любят ходить на похороны. Я к
ним не отношусь, может быть, возраст пока еще не тот, чтобы любить подобные
мероприятия, а может, характер у меня для этого дела неподходящий. И вообще, я
не уверен в правдивости информации о существовании таких людей. Лично я в
похоронах ничего хорошего или хотя бы интересного не нахожу, а ведь проводил в
последний путь я, несмотря на относительную молодость, уже многих: мало кому из
молодых спортсменов удается сделать спорт своей профессией на долгие счастливые
годы, зато несть числа тем, кто отдает свою накачанную мускулатуру и
приобретенные в секциях навыки за хорошие деньги в охранные службы или за еще
большие деньги – в криминал. Вот и хороним.
Но сегодняшние похороны, на которые я явился, как
полагается, в черных джинсах и черной водолазке, держа в руках охапку пушистых
разноцветных астр, были другими. Солидными, спокойными, многолюдными. И что
самое любопытное – ни одного истерического выкрика, никого, кто забился бы в
рыданиях, хватался за сердце или терял сознание, как часто бывает, когда
внезапно гибнет тот, о чьей смерти никто и думать не думал и чей неожиданный
уход повергает близких в шок. Н-да, ни малейших признаков шока я не наблюдал. И
это было странным.
Впрочем, нет, не буду кривить душой. Еще два дня назад меня
долго и муторно допрашивал следователь, ибо результаты вскрытия показали
совершенно недвусмысленно: смерть наступила в результате отравления, а точнее –
остановки сердца, вызванной огроменной дозой сердечного препарата, прописанного
одному из членов семьи. И совсем даже не тому, кто в итоге умер. Можно по
ошибке выпить не ту таблетку, но одну, а не пару десятков, к тому же
растворенных в большой кружке с чаем. Вот такие пироги…
К ритуальному залу я подъехал одним из первых и сидел в
машине, наблюдая за прибывающими. Минут через пять после меня появилась
сверкающая – только что из мойки – машина, из которой, к вящему моему
изумлению, вылез Игорь, участковый, обслуживающий тот микрорайон, в котором
проживала семья Руденко. С Игорем я познакомился давно, еще когда только начал
работать у Руденко, он мне нравился, и мы даже пару раз пили пиво в ближайшей
забегаловке и трепались о всякой ерунде, и я, конечно, замечал, что прикид у
него неброский, но фирменный, однако мне и в голову не приходило, что он ездит
на такой тачке. Впрочем, возможно, машина и не его, просто взял у кого-то,
чтобы доехать до ритуального зала, расположенного довольно далеко от центра.
Игорь заметил меня, подошел и уселся рядом, на переднем
сиденье.
– Здорово, – кивнул я, – пришел оказать
уважение и выразить соболезнования?
– Следователь велел быть, – хмуро ответил
он. – Понаблюдать. Ну, сам понимаешь, смерть-то криминальная. Опера тоже
сейчас подтянутся. Паша, ты порядок знаешь?
Я снова кивнул. Уж сколько этих похорон было на моей памяти…
– Пойдешь с первой группой, с близкими.
Я удивленно посмотрел на участкового. На церемонии прощания
в зал, где установлен гроб, сначала приглашают самых близких, иными словами –
членов семьи, дают им возможность побыть наедине с усопшим, порыдать, а уже
потом, спустя минут десять-пятнадцать, когда проходит первая волна истерик,
запускают всех остальных, после чего и начинается собственно гражданская
панихида или отпевание, это уж у кого что. Членом семьи Руденко я не являюсь, а
причислить меня к близким если и можно, то с очень большой натяжкой. Кто я им?
Наемный работник.
– Неудобно, – с сомнением произнес я.
– Я понимаю, – в голосе Игоря зазвучала
неожиданная мягкость, – я все понимаю, Паша, но я тебя прошу. Пожалуйста.
Уж мне или операм из розыска идти с близкими совсем не в дугу, а посторонние
глаза должны быть. Обязательно. Убийца – кто-то из тех, кто пойдет с первой
группой, с родными. И очень важно знать, кто где стоял, как себя вел, как
смотрел, кто с кем переговаривался, кто плакал, а кто только делал вид, что
скорбит. Ну, Паш?
Я молчал, уставившись в приборную доску.
– Ты пойми, – настойчиво продолжал Игорь, –
первый момент, когда они увидят открытый гроб, – он самый острый, так
всегда бывает. Большинство из них видело человека только живым и здоровым,
потом его увозит «Скорая», потом сообщают, что он умер, и потом они видят его
уже мертвым в гробу. Это невероятный шок. Люди в этот момент плохо владеют
собой, плохо соображают, и очень часто вылезает то, что они хотели бы скрыть.
Ну? Поможешь?
В общем, он меня уговорил.
И вот я стою в небольшом красивом зале, в центре которого
возвышается открытый гроб, и наблюдаю за присутствующими, спрятав глаза за
темными стеклами очков. Тут все в очках, все до единого, кроме самого младшего,
шестилетнего Костика, и иди знай, то ли человек прикрывает покрасневшие и
опухшие от слез веки, то ли хочет скрыть сухой, равнодушный или полный
злорадства взгляд.
Кто из них убийца? Кто? А ведь это совершенно точно кто-то
из них, потому что больше некому.
Мог ли я знать два года назад, когда пришел работать к
Руденко, что все закончится вот так страшно?
* * *
Когда я был еще пацаном, мама постоянно твердила, что надо
быть умнее, хитрее, осторожнее, что я со своим таранным прямодушием, которое я
по наивности считал честностью, только настрадаюсь, а толку все равно не будет.
По-видимому, мамуля была права, но, чтобы это оценить, мне понадобилось прожить
без малого тридцать лет, набить синяки и шишки, завоевать кое-какие призы и
медали вкупе со званием мастера спорта международного класса, побалансировать
на грани инвалидности и в конце концов остаться без работы и без жилья. Вернее,
жилье пока еще было, но очень условное, а вот работы не было совсем. Никакой.
Условность же моего пристанища заключалась в том, что мне, скрипнув зубами,
разрешили пожить в нем бесплатно, но очень короткое время.
Как и многие молодые люди, я совершал, причем неоднократно,
типичную ошибку: считал, что «так будет всегда». Всегда будут молодость, силы,
здоровье, физические кондиции, спортивные успехи, всегда будут работа и деньги,
и любовь тоже будет всегда. Причем объекты самой любви периодически меняются,
но все равно каждый раз возникает твердое убеждение, что это никогда не
кончится.
Я был дураком, за что и поплатился. Нет, не дураком –
идиотом, причем фантастическим. Наверное, мне просто везло в той сфере, которая
именуется личной жизнью, и каждая следующая пассия возникала на моем пути в то
время, когда я еще не расстался с предыдущей, поэтому проблема жилья надо мной
как-то не висела: я просто переезжал с одной квартиры, принадлежащей даме
сердца, на другую, хозяйка которой становилась моей новой возлюбленной. И
какого же черта я полагал, что так будет всегда?
Нет, вру, ничего такого я, конечно, не думал, и в этом как
раз и состоит типичная ошибка: о будущем я не думал вообще. А чего о нем
думать, если оно будет таким же, как сегодня? Будут обеспеченные милашки с
квартирами, и будут платные бои в закрытых клубах и «черные» тотализаторы, и
будут люди, желающие серьезно тренироваться и платить за это деньги. Так о чем
тут думать?
