– Я действительно идиот, и я тебя честно предупреждал,
что сыщик из меня – как из дерьма пуля.
– Да я не об этом. Я о девочке, о Дане. У нее очень
серьезные проблемы.
– Тоже мне, открыла Америку! – фыркнул я.
– Ты не дослушал. У нее очень серьезные проблемы,
настолько серьезные, что она наотрез отказывается их обсуждать, потому что ей
невыносимо не только говорить о них – даже думать о них ей больно. Она
стесняется сама себя и стесняется своих проблем, поэтому молчит, когда речь
идет о ней самой. А если разговаривать с ней о чем-то другом? Вот тот второй,
Артем, да? Он разве говорил тебе, что с Даной трудно общаться, что она с ним не
разговаривает?
– Нет, – удивленно ответил я.
В самом деле, Артем ни о чем таком не упоминал, наоборот,
рассказывал мне, что она хорошая девчонка, очень толковая и добрая и что он
искренне к ней привязался. Разве можно привязаться к неразговорчивой буке?
– Правильно, – кивнула Нана. – Потому что он
разговаривает с ней о чем угодно, только не о ней самой и не о ее проблемах. О
математике, физике, истории, литературе, филологии – обо всем, что не имеет
лично к ней отношения и что можно обсуждать без всяких опасений, что разговор
вывернет на болезненную для нее тему. Если бы ты пошевелил мозгами и задал ей
пару вопросов о ее родственниках, она бы прекрасно тебе ответила, потому что
это не опасно.
– Да ну, – хмыкнул я недоверчиво, – много ты
понимаешь. Ты ж не видела ее и вообще там не была. Между прочим, у этой Даны с
головой не все в порядке, можешь мне поверить, так что все твои умные
рекомендации пролетают мимо кассы, они рассчитаны на нормальных девчонок, а она
точно ненормальная.
– Это с чего ж ты взял? – Нана приподняла густые
темные брови.
– А с того, Нана Константиновна, что она, например,
стесняется своих родственников, а меня, постороннего, молодого и красивого, не
стесняется совсем. Ну ни капельки. Готова лежать передо мной с голой грудью и в
одних, с позволенья заметить, трусах и при этом страшно беспокоится, что
кто-нибудь из родни зайдет и увидит ее голой. Ну и как тебе такой заворот?
– Да никак, – она пожала плечами, – все
вполне укладывается в схему. Ее родные наверняка постоянно шпыняют ее тем, что
она толстая, жирная, неуклюжая, неповоротливая и так далее. Думаешь, ей приятно
такое слышать каждый день? Вот она и защищается. А от тебя защищаться не надо,
ты, если я правильно поняла твой рассказ, не позволил себе ни одного
нетактичного замечания относительно ее внешности. Ведь не позволил?
– Вроде нет. Во всяком случае, я старался.
– Молодец. Видишь, она даже на весы вставала с
закрытыми глазами и не захотела услышать страшную для нее цифру, а ты вовремя
сообразил и не стал нагнетать, ничего вслух не сказал. И дальше так действуй.
Завтра, например, если вес уменьшится хоть на сто граммов, изобрази бурную
радость по этому поводу и делай акцент именно на том, что ушли целых сто
граммов – ура! А абсолютные цифры по-прежнему не называй. Это был правильный
тактический ход. Просто удивительно, как ты сам-то додумался до такого. Иногда
тебя, Фролов, посещают светлые идеи.
– То есть ты меня, надо полагать, похвалила, –
уточнил я на всякий случай. – То идиотом обзываешь, то хвалишь.
– Кнут и пряник, Пашенька. Идеальный способ управления
такими балбесами, как ты.
– Ладно, раз ты такая умная, тогда посоветуй, как себя
вести, если завтра вес не уменьшится или даже увеличится.
– Во-первых, ты всегда сможешь соврать. Дана же не
смотрит на весы, так что ты ничем не рискуешь. Если главное – простимулировать
ее к правильному образу жизни, то и ложь не грех. Во-вторых, можно найти сто
пятьдесят объяснений тому, что это не только нормально, но даже и очень хорошо:
дескать, нетренированному организму тяжело от новой нагрузки, сердце не
справляется и задерживается вода, то есть возникает отек. Запомни, Паша, мы,
бабы, трудностей не любим, зато мы очень любим положительные эмоции. Если от
занятий с тобой у Даны будут сплошные положительные эмоции, она все выдержит и
все выполнит. Обманывай, говори комплименты, нагло льсти – все, что угодно,
только чтобы она верила в то, что она не безнадежна и у нее все получится.
– Думаешь? – засомневался я.
– А ты попробуй – увидишь. И еще одно: заканчивай свои
стрелялки в свободное время.
– А что прикажешь делать? Канта с Гегелем читать,
повышать свой культурный уровень? – съехидничал я.
– У тебя есть старушка Анна Алексеевна, вот ею и
займись.
Я чуть не поперхнулся.
– То есть ты хочешь сказать, что я должен выпытывать
интересующую тебя информацию у стариков и детей?
– Старики и дети – самые лучшие источники, –
безмятежно улыбнулась Нана. – Они не умеют хранить секреты, ни свои, ни
чужие. Дети от недостатка ума и хитрости, а старики – от недостатка общения.
Они так рады, когда с ними вообще хоть кто-то разговаривает, что готовы
выложить что угодно и о ком угодно. И давай, Пашенька, не тяни, проявляй
инициативу, чем быстрее ты выяснишь то, что меня интересует, тем скорее я от
тебя отстану. Вот тебе задание на завтра: узнать, когда умер дедушка, кто такой
Ванечка и откуда взялась мамочка с мальчиком. Это минимум. Завтра вечером
позвоню.
– Ну ты вообще… – Я просто-таки задохнулся от
возмущения. – Ты что, будешь стоять у меня над душой, как надсмотрщик с
плетью? Собираешься каждый день давать задания и проверять уроки, как в школе?
– А с тобой только так и нужно, иначе ты моментально
выбиваешься из графика.
Она ласково щелкнула меня по носу и пошла к двери. Я не мог
на нее сердиться. Во-первых, Нана Ким была красивой женщиной, которая мне
когда-то очень нравилась, а во-вторых, она была, к сожалению, права. Со мной
только так и нужно, иначе я моментально срываюсь с рельсов и пускаюсь во все
тяжкие. Знаю за собой такой грех. Однако почему-то оказалось, что знаю об этом
не только я один, но еще и Нана. Родители не в счет.
* * *
Второй трудовой день начался именно так, как обещал мне Михаил
Олегович: когда ровно в семь утра я позвонил в дверь, мне открыла Дана, уже
умытая, с собранными в пучок волосами, одетая в майку и лосины. Это жаль, я
ведь опять не успел дома позавтракать и, честно говоря, сильно рассчитывал на
чашку кофе с какой-нибудь едой, как накануне. Не тут-то было. Надо будет
поиметь в виду, что господин Руденко слов на ветер не бросает и в точности
выполняет все, что говорит. Такая обязательность в моем кругу как-то не была
принята, все мы любили побалаболить, наобещать семь бочек арестантов и через
пять минут напрочь забывали сказанное. Это казалось мне нормальным, и я
искренне полагал, что все люди ведут себя именно так и никак иначе. Выяснилось,
что я ошибся.
Вчера, перед тем как уснуть, я думал над словами Наны и все
прикидывал, какие бы такие комплименты наговорить Дане, чтобы они не выглядели,
во-первых, двусмысленными и неприличными, а во-вторых, не оказались слишком уж
явной ложью, потому как Дана, если верить моему товарищу по несчастью Артему,
вовсе не глупа. И придумал! Не зря же мама в детстве меня учила, что наши
недостатки – это продолжение наших достоинств. Значит, можно с не меньшей
твердостью полагать, что и наши достоинства прямо вытекают из наших
недостатков. Дана – толстая, неуклюжая, заросшая жиром девушка, которая не
выходит из дома и очень мало двигается. Значит – что? Правильно, движения у нее
медленные, на резкие и быстрые просто нет сил. Вот из этого и будем исходить.
