– Паша, у меня дел выше головы, и я не собираюсь
тратить целый день на то, чтобы тебя уговорить. Мне, в общем-то, все равно, кто
именно будет работать с девочкой Руденко, просто я первому предложила тебе, потому
что ты звонил и плакался насчет своего бедственного положения в смысле денег и
работы. Если тебе работа и зарплата не нужны, нет вопросов, я позвоню
кому-нибудь еще. А торговаться с тобой я не собираюсь, мы не на базаре. Берешь
товар – значит, берешь, нет – значит, нет. Мне нужен четкий конкретный ответ. И
желательно побыстрее, потому что мой шеф не любит, когда его поручения
исполняются слишком долго.
Вот, Фролов, ты и приехал. На ту самую станцию, где вдруг
оказывается, что ты – не совсем то, что о себе думаешь. Ты привык быть
незаменимым, ты привык к тому, что тебя на руках носят и тревожно заглядывают в
глаза: будешь ли ты выступать, не передумал ли, здоров ли, в хорошей ли форме,
потому что зрители ходят «на тебя», и никакие замены их не устроят, и ставки
они будут делать тоже только в том случае, если выступать будешь именно ты, и
ставить будут на твоего соперника в надежде на то, что настанет тот радостный
час, когда найдется управа и на твою безупречную красивую технику и кто-нибудь
наконец исковеркает твою фотомодельную рожу. Н-да, оказывается, теперь все не
так, и со своим поврежденным позвоночником ты мало кому нужен и интересен, и
заменить тебя – раз плюнуть. Да что там заменить, без тебя вообще можно
распрекрасно обойтись, никто и не заметит, что тебя нет. Другие найдутся, да
получше и поздоровее.
И тут я поймал себя на удивительной мысли: а про деньги-то я
не спросил. Вот дурацкая моя натура, мне, парню из маленького провинциального
городка, куда важнее были всяческие атрибуты красивой столичной жизни – клубы,
тусовки, девушки, красивые шмотки, новенькие автомобильчики, толпа, шум, музыка
и слава, одним словом, все то, что модно и престижно, то, что у меня было до
аварии и чего я напрочь лишился, утратив способность выступать в платных боях, и
пока Нана (надо признаться, довольно скупо) обрисовывала мою будущую работу, я
думал только о том, насколько она позволит мне все это вернуть. Я предавался
наивным мечтаниям, совсем забыв о зарплате. Как будто без денег можно иметь эти
самые атрибуты… И только когда Нана произнесла сакраментальные слова о
зарплате, я спохватился.
– А можно узнать, сколько мне собираются
платить? – спросил я. И на всякий случай осторожно добавил: – Если я
соглашусь.
Нана усмехнулась и назвала сумму, которая мгновенно примирила
меня с необходимостью выступать в роли неумелого шпиона в тылу врага. Да ладно,
за такие-то бабки можно и покорячиться. Штирлиц – не Штирлиц, а уж реплику «Вы
болван, Штюбинг!» из бессмертного фильма «Подвиг разведчика» я как-нибудь
произнесу.
* * *
Первая встреча с моим работодателем оставила у меня странное
впечатление. Не то недоумения, не то ошарашенности… Не таким я его себе
представлял. А может, я просто мало знаю жизнь и людей, и мне вот кажется, что
человек с собственным бизнесом и деньгами должен быть таким-то и таким-то, а
когда он оказывается вовсе даже эдаким – я теряюсь и начинаю сомневаться: то ли
я дурак, то ли меня пытаются одурачить. И то и другое в равной степени
малоприятно.
Михаил Олегович Руденко внешне и манерами напоминал директора
совхоза, какими их показывали в старых советских фильмах, которые я видел по
телевизору: на лице красовались глубокие мимические морщины вкупе с усами, что
его, само собой, не молодило, однако густые волосы были совсем без седины, и
это как-то не давало мне забыть, что ему всего лишь чуть за сорок (так, во
всяком случае, утверждала Нана Ким). Крепкий, невысокий, слегка полноватый,
даже рыхлый, то есть фитнесом явно не злоупотребляет, а вот к еде и выпивке
относится, судя по всему, с большой нежностью. Изъяснялся он короткими фразами,
сложные формулировки были ему не под силу или не по вкусу, и этим он сразу
расположил меня к себе. По крайней мере, все, что он говорил, было мне понятно.
Но я никак не мог представить себе этого Руденко в роли бескорыстного благотворителя
и тонкого ценителя поэзии. Пожалуй, Нана права, что-то тут не так.
– Каким видом спорта занимается ваша дочь? –
приступил я к делу.
– Никаким, – отрезал Михаил Олегович, не глядя на
меня.
Глядел он в тарелку с салатом, откуда выцапывал вилкой
кусочки копченого мяса, старательно разгребая зеленые салатные листья. Встреча
наша состоялась в небольшом ресторанчике в центре Москвы, где Руденко предложил
пообедать и познакомиться поближе, прежде чем принимать решение, брать ли меня
на работу. Ну что ж, его право, сперва думал я, теперь его очередь подумать.
– А почему сейчас возникла необходимость в домашнем
тренере?
– Ей худеть надо. Толстая стала, разъелась. Из дому не
выходит. Надо что-то с этим делать.
Вот тебе здрасьте! Докатился ты, Фролов, до положения
личного диетолога дочки богатого папаши. Да что я ему, врач, что ли? Совсем
обалдел от своих деньжищ. Впрочем… Н-да, деньжищи. Они мне совсем не лишние.
Только вот вопрос: справлюсь ли я? Я же этого совершенно не умею. Заниматься
единоборствами, хоть контактными, хоть бесконтактными, – это я всегда
пожалуйста, это мой хлеб, это единственное, что я умею, я даже общефизическую
подготовку без труда осилю, но похудание – это как-то уж слишком. Или как там
правильно говорить? Похудение? У меня с русским языком не так чтобы очень, вот
моя мама, всю жизнь проработавшая учителем русского языка и литературы, знала
бы точно.
– Может быть, ваша девочка больна? – предположил
я. – Вы врачам ее показывали? Может, у нее нарушение обмена или сердце
больное? Начнем ее физически нагружать и только навредим еще больше.
– Да не больна она, – раздраженно ответил
Руденко. – Водили ее к врачам. Все одно талдычат: много ест, мало
двигается. Короче, тебе задача понятна. Ну как, возьмешься?
– Возьмусь, – решительно ответил я.
– А почему?
Он наконец посмотрел мне прямо в глаза, и вот тут у меня
впервые возникло ощущение крупного подвоха.
– Что – почему?
– Почему берешься за такую работу? Ты молодой красивый
мужик, ты что, другого занятия себе найти не можешь?
Значит, Нана ему не сказала про мои проблемы. Или сказала, а
теперь он хочет проверить, не попытаюсь ли я соврать. Нет, Михаил Олегович, не
попытаюсь. Себе дороже выйдет. Конечно, в ресторан я пришел вовремя, даже чуть
раньше назначенного времени, и Руденко не видел, как я прихрамываю и опираюсь
на палку. Когда он явился, я уже сидел за столиком, благоразумно спрятав палку
за оконной шторой, и, наверное, внешне производил впечатление человека вполне
здорового и полного сил.
– Пока не могу. У меня была серьезная травма, бороться
с полновесными взрослыми мужиками мне запретили как минимум года на два, так
что работать я могу пока только с детьми. А жить-то надо на что-то.
– Ладно. – Он, казалось, был вполне удовлетворен
моим ответом. – О себе расскажи. Кто ты, что ты. Родители кто. Откуда
родом.
