Отец и мама костерили меня еще долго, и из их слов я вынес
твердое убеждение, что если я еще хоть раз себе позволю – они немедленно примут
меры. Мне было наплевать, что будет со мной, но для Нади эти меры имели бы
необратимые катастрофические последствия. Конечно, я был очень молод, но
все-таки понимал, что должности моих родителей и их возможности обеспечат всю
жестокость и неотвратимость подобных мер.
Наконец меня оставили в покое, и только тут я задумался: а
как вообще это все могло произойти? Я понимал, что все дело в Михаиле, ведь он
и только он знал, что я собираюсь привести домой женщину, но не понимал, почему
он поставил в известность родителей. Зачем? Как он узнал, что Надя старше меня?
Я был уверен, что, если бы речь шла о «подходящей девушке», ничего подобного не
произошло бы. Мишка – тупой и коварный гад, он никогда не упускал повода
поиздеваться надо мной, он мог бы заявиться домой и ввалиться в комнату, чтобы
смутить меня и поставить в неловкое положение, но – один. Без родителей. Без
наших идеологически правильных родителей, которые не стали бы терзать и унижать
незнакомую девушку, потому что мало ли кого я привел, а вдруг это дочка
большого начальника? Таких дочек на моем факультете училось видимо-невидимо.
Нет, если они пришли вместе с Мишкой, значит, были уверены, что даму я привел
совершенно «неподходящую».
И как ни противно мне было смотреть на брата и разговаривать
с ним, я все-таки спросил:
– Почему, Миш? Зачем ты это сделал?
Михаил расхохотался.
– Да потому, что ты идиот! Ты придурок! Ну кого ты мог
себе найти? Только такое угробище. Тебя спасать надо было от тебя же самого,
пока ты глупостей не наделал. Еще спасибо мне скажешь, когда поймешь. Хотя ты
такой дурак, что можешь и не понять никогда.
– Не смей! – вспыхнул я.
– Да брось ты! Мне было интересно, кого ты приведешь, я
с Валькой договорился, мне ж с работы раньше шести не уйти никак, а она тебя от
самого института пасла, ради такого дела последнюю пару прогуляла, таскалась за
тобой по всему городу, пока ты свою ненаглядную старушку не встретил. И сразу
же мне позвонила, доложила, я специально с работы не уходил, ее звонка ждал.
Ну, я – ноги в руки и бегом к театру, перехватил предков на входе, так, мол, и
так, спасать надо нашего шпендрика, его какая-то пожилая тетка окрутила, он ее
уж и домой привел, того и гляди до беды недалеко.
– Не смей называть ее старушкой!
– А как мне ее называть? Телкой, что ли? Да ты разуй
глаза, недоумок! Ну что в ней хорошего? Старая, низенькая, вся корявая
какая-то, брюхо висит, на роже морщины – тьфу! Смотреть не на что. Может, ты
думаешь, что она дает как-то необыкновенно? Так не обольщайся, все дают
одинаково, и у всех вдоль, а не поперек. Хотя, конечно, откуда тебе это знать?
Ты еще маленький, мало чего в жизни видел. Но ты мне поверь, я знаю, о чем
говорю.
Почему я его не убил в тот момент? А ведь хотелось, и еще
как хотелось! Но я стерпел. Понимал, что изменить ничего нельзя. Убью я Мишку,
или просто ударю, или перестану с ним разговаривать – Надю этим все равно не
вернуть. По сравнению с этой бедой все остальное меркло и казалось
несущественным и незначительным.
У меня хватило выдержки не позвонить Наде домой в тот же
вечер, я дождался утра и позвонил ей на работу. Голос у нее был печальный и
тусклый.
– Не надо, солнышко, – тихо сказала она в трубку,
прервав мои попытки попросить прощения. – Не казнись. Ты ни в чем не
виноват. Не звони мне больше.
Я не настаивал. Угрозы отца представлялись мне более чем
реальными, и мне не хотелось подвергать Надежду такому неоправданному риску.
На то, чтобы прийти в себя, мне потребовалось чуть больше
года. Но я их не простил. Никого. И продолжал любить свою Надю и думать о ней,
хотя и понимал, что это ни к чему не приведет.
Прошло время, и родители стали подумывать о том, чтобы меня
женить. У Мишки и Ларисы рос Тарас, Валентина тоже вышла замуж и родила дочку
Юлю, оставался я, пятикурсник, в скором будущем – выпускник университета,
молодой специалист.
– Вот женишься – и можно умирать спокойно, – то и
дело говорила мама. – Все дети с семьями, никто один не остался.
Мне было все равно. Мне никто не был нужен, кроме Нади, и
меня устроила бы любая жена. Я бы жил с ней как полагается и делал бы все, что
требуется. Если не Надя, то какая разница – кто?
– Вот у Станислава Сергеевича такая чудесная девочка
выросла, – говорили родители. – Она с детства в тебя влюблена, между
прочим. Разве ты не замечал?
Дочку Станислава Сергеевича, Музу, я знал много лет, но
внимания на нее не обращал. Наши родители дружили семьями и всегда приводили с
собой детей, когда ходили друг к другу в гости или выезжали на дачный пикник.
Муза была невзрачной некрасивой девочкой, бледной до прозрачности и худосочной,
хотя и умненькой, много читала, интересовалась живописью и собиралась, если
память мне не изменяла, стать искусствоведом. Никаких признаков ее особого
отношения ко мне я не наблюдал. Хотя, если честно, не присматривался. В чем и
откровенно признался родителям.
– Ну что ты, Володя, – убежденно твердила
мама, – это же просто в глаза бросается! Как она на тебя смотрит, как
улыбается, когда разговаривает с тобой! Она с ума по тебе сходит, а ты не
замечаешь. Между прочим, лучшей жены тебе не найти. И умница, и порядочная,
чистая девочка, и профессию будет иметь достойную, и семья у нее прекрасная.
Все это было шито белыми нитками, я не сомневался в том, что
отец и его начальник Станислав Сергеевич просто решили наилучшим образом скрепить
свой деловой союз и породниться. Внутриклановый брак. Перестройка шла полным
ходом, и руководители промышленных отделов райкомов и горкомов партии почуяли,
что можно многое прибрать к рукам, если проявить должную ловкость и хватку.
Я был глуп и слаб, я был приучен к послушанию и не умел
бороться. Что ж, если мне не удается жить по своим собственным правилам, я буду
жить по вашим. Муза так Муза, мне все равно.
– Вот билеты, – отец протягивал мне
конверт, – позвони Музе и пригласи ее в театр. Она будет счастлива.
Я звонил, приглашал, и, к моему удивлению, она соглашалась.
Мы начали встречаться, родители с обеих сторон нам усиленно
покровительствовали, и спустя какое-то время дело дошло до подачи заявления в
загс. Ложиться с Музой в постель мне не хотелось совершенно, и я тайно
радовался, что девушка не подает никаких специфических сигналов и не делает
прозрачных намеков, но тут уж отступать было некуда. В конце двадцатого века
ждать первой брачной ночи просто смешно. Да и, в конце-то концов, потом все равно
придется, так что нечего тянуть. И хотя Муза меня физически абсолютно не
привлекала, я был уверен, что справлюсь.
Я-то справился, а вот она… Но я все равно на ней женился,
потому что ее фригидность была мне на руку: не придется слишком часто
напрягаться. А если повезет – то и вообще не придется. Личную жизнь свою я
как-нибудь устрою. Во всем остальном Муза была просто замечательной, и мы стали
настоящими друзьями.
