Супружеский долг я исполнял хотя и не часто, но честно, мне
не хотелось, чтобы Муза поняла, что как женщина она мне совсем не нравится.
Ведь она так меня любила! Я не мог и не хотел ее обижать. И потом, надо было
все-таки попробовать завести ребенка. Мало ли что ей медсестра сказала, все
ошибаются, даже самые умные и опытные. Но беременности не получалось. Родители
– и те, и другие – наседали с требованием сходить к врачу и пройти
обследование, а если нужно – то и лечение.
С врачом нам повезло, вернее, повезло главным образом мне,
потому что это оказался молодой мужчина, веселый и открытый, с которым у меня
сразу наладился неформальный контакт. Муза сдала кучу анализов, прошла массу
каких-то обследований, а через некоторое время этот врач позвонил мне и
попросил приехать, но без жены.
– Слушай, – без обиняков заявил он, – у тебя,
похоже, проблемы. У вас вообще как с половой жизнью?
– А что? – Я был на всякий случай осторожен.
– Да твоя жена, судя по анализам, не должна это дело
любить. Ведь так?
– Так, – признался я.
– У нее почти полностью отсутствует гормон, который
отвечает за либидо. Это врожденное. И потом, у нее малокровие. Ты же видишь,
какая она бледная. У нее просто ни на что нет сил. Пусть она сходит к
гематологу, он ей пропишет препаратики. И гормональное лечение надо бы пройти.
Я представил себе Музу, настойчиво жаждущую близости, и
вздрогнул. Нет уж, пусть будет как есть. Но ребенок…
– Лучше не надейся, – посоветовал веселый
доктор. – Даже если твоя жена ухитрится забеременеть, она плод все равно
не выносит. Ни при каких обстоятельствах. Матка в очень плохом состоянии.
Я возвращался домой и думал, как себя вести с Музой, что ей
сказать. И говорить ли вообще. Скрывать правду было бы нечестным, и я решил
рассказать все как есть. Детей не будет. Радости секса под вопросом, то ли будут,
то ли нет, гормональная недостаточность врожденная, лечение чревато ощутимым
побочным действием, хороших препаратов последнего поколения в нашей стране пока
нет и когда будут – неизвестно, их надо привозить из-за границы, а для этого
нет ни денег, ни возможностей. Малокровие надо лечить.
Я шел и мысленно проговаривал то, что собирался сказать, и
пытался представить, что будет чувствовать любящая меня женщина, когда это
услышит. И в этот момент понял, что дороже моей Музы у меня нет никого на свете
и я никогда не смогу причинить ей боль. Я никогда ее не оставлю, что бы ни
случилось. Не будет со мной рядом другого такого же умного, тонкого и
преданного друга, как она. А с сексом я как-нибудь разберусь, не пропаду.
Разговаривая с женой, я старался быть мягким и деликатным,
ничего не скрывая, но максимально скругляя острые углы. Муза слушала рассеянно,
и порой мне казалось, что она вообще меня не слышит. Я представлял себе, как ей
больно от моих слов, и у меня темнело в глазах. Я ни на чем не настаивал, чтобы
она, не дай бог, не почувствовала себя неполноценной и не подумала, что я не
буду любить ее такой, какая она есть. Я ее и не любил в том смысле, какой
принято вкладывать в это слово. Я любил ее по-другому. И до сих пор люблю. И
буду любить до самой смерти.
Спустя несколько месяцев я случайно встретил на улице
Надежду. Она недавно развелась, муж ушел к другой женщине, помоложе. Узнав, что
я теперь женат, она тепло улыбнулась:
– Вот и молодец, солнышко, вот и хорошо.
Она рассказывала мне о детях, я ей – о своей научной
карьере, об аспирантуре и диссертации, но наши глаза вели свой разговор, в
котором все было предельно понятно.
Мы начали встречаться. Не очень часто, примерно раз в две
недели. Музу я больше не трогал. Я делал все, чтобы она ни о чем не догадалась,
я берег ее, и мне это удалось. Сейчас Наде уже пятьдесят девять, у нее внуки,
но другой женщины мне не надо. Мы встречаемся до сих пор, и все эти годы Муза
ни о чем не догадывалась. Она этого не переживет.
Со временем я перестал быть молодым, глупым и послушным, я
здорово изменился, но память надежно хранила все прошлые обиды. Я никого не
простил. Если вы хотите, чтобы я жил по вашим правилам, то и вы по ним живите,
а я посмотрю, как у вас это получится.
Отец умер, но успел пристроить Михаила в свой бизнес. Мишка
– молодец! – оказался к деланию денег приспособленным, быстро развернулся,
расширился, размахнулся. Подошел момент – и начались разговоры о постройке
загородного дома. «Вот и приступим», – решил я. А как же мама? Она совсем
одна и совсем старая. Если ты богат настолько, что можешь позволить себе
просторное жилье, то должен взять маму к себе. Но она не сможет жить за
городом…
Я никогда не беседовал с Михаилом один на один, я был
коварен и расчетлив, сначала я готовил маму, а второй этап проводил в ее
присутствии, чтобы Мишка не мог меня послать подальше и называть вещи своими
именами. Ну а как же? Мать надо беречь, уважать и делать только так, как удобно
ей, а не тебе, даже если тебе это не нравится. Попробуй возрази. Особенно при
маме.
Мне очень хотелось, чтобы Михаил поселился поближе ко мне и
я мог бы своими глазами наблюдать, как они там живут «по их правилам». И мне
удалось это устроить, опять же через маму, которая не переставала удивляться,
каким я стал заботливым и любящим сыном, когда вырос и поумнел.
Мишкин характер был мне хорошо известен, и я не сомневался,
что он регулярно изменяет своей жене Ларисе. Потребовалось совсем небольшое
усилие, чтобы собрать информацию и все выяснить. Я присматривался и ждал,
Мишкина тогдашняя любовница оказалась девочкой откуда-то с периферии,
смазливенькой и надеющейся при помощи внешности найти богатого папика, который
будет ее содержать. Девочка где-то ошиблась, а может быть, видя Мишкино
непостоянство, сознательно попробовала привязать его ребенком, но так или иначе
она забеременела – и тут на арену вышел я. Весь в белом. Как же так, Михаил?
Девочка совсем одна в Москве, без денег, без профессии, без собственного жилья,
она носит твоего ребенка, она тебя любит. А порядочность? А чувство
ответственности? Аборт? Да как у тебя язык повернулся сказать такое! Убить
живое существо! Материнство – это святое, и в воспитании ребенка обязательно
должен принимать участие отец… А ты как думал, мой дорогой? Спать с ней ты
готов, а помогать, когда появится ребенок, это без тебя, что ли? Я припомнил
все, что говорил когда-то наш с ним отец, я повторял его слова практически
дословно, нагло глядя прямо в глаза брату. У меня когда-то не нашлось
аргументов против этих слов. Не нашлось их и у Михаила. Он тоже не забыл той
сцены, когда все они выдворяли Надю из нашей квартиры, но ему и в голову не
приходило, что я повторяю ее умышленно. Он понимал, что я все помню, и если
сейчас он начнет спорить и опровергать мои доводы, то будет выглядеть двуличным
и лицемерным в глазах младшего брата. И потом, я снова позаботился о
свидетелях, я улучил момент, когда он был у Елены, и заявился прямо к ним. Что
он мог возразить мне в ее присутствии? Да ничего. Я дожимал его до тех пор,
пока он не согласился. Он, правда, пытался барахтаться и торговаться, но я был
непреклонен: ребенок должен расти рядом с отцом, пусть и не зная, что это его
отец. Любой нормальный отец должен стремиться видеть своего ребенка как можно
чаще. Елена должна жить вместе с Михаилом, только в этом случае отец и сын
смогут общаться ежедневно и отец будет иметь возможность видеть и немедленно
удовлетворять все потребности матери и ребенка, чего бы они ни касались:
здоровья, питания или общения. Бог мой, какой великий демагог во мне пропал! К
тридцати трем годам я стал поистине мастером аргумента, на который невозможно
возразить.
