Удивительно, как веселится народ перед лицом несчастья. Папа свистел, возясь со ставнями, мама снова и снова окликала его с черного хода. Ей явно нравилось, что утром, в будний день, он дома. Завтра их могли ждать нищета или смерть, сегодня они были вместе. И потом, к урагану можно подготовиться. Это вам не молния, не потоп и не внезапная болезнь.
В двенадцатом часу зашел Крик, спросить, не пойдем ли мы к Капитану.
— Конечно, — весело сказала Каролина. — Только отнесем банки наверх.
Нас уже заливало, и мама боялась, что унесет овощи и фрукты, которые она купила в городе и запасла на зиму. Могли банки и разбиться.
— Ты идешь, Лис? — спросила сестра.
Это кто же она такая, чтобы меня спрашивать? Как будто они с Криком — ее собственность. А ведь Крик всегда был мой, кому он еще нужен, и Капитан стал моим после всех наших неурядиц. Раздала, видите ли, три мешка напившихся кошек, и все, присвоила голубчика. Я что-то пробормотала.
— Что ты. Лис? — спросила она. — Мы ведь должны ему помочь, а то он не успеет приготовиться к буре.
Сестрица как вылитая, ей только бы унизить меня перед Криком. Голос нежный, как всегда, лицо озабоченное. Мне захотелось ей врезать.
— Иди пока сам, — сказала я Крику. — Мы придем, когда сможем.
Позже, у Капитана, мы забивали досками окна. За работой они трое весело перекликались. Капитан не хотел уносить ничего наверх и смеялся над моими страхами — а вдруг низ затопит? Потом мы взяли молотки, гвозди, доски и отправились к тетушке Брэкстон, чтобы заняться ее окнами. Вскоре пришел папа, и мы быстро управились.
— Переночуете у нас, Хайрем? — спросил папа.
Капитан быстро улыбнулся, словно благодарил за то, что папа назвал его по имени, и сказал:
— Нет. Спасибо. Говорят, в бурю любой порт сгодится, но я предпочитаю дом, если уж можно выбирать.
— Большой будет шторм.
— Да, видно.
Капитан собрал свои причиндалы, помахал рукой и пошел к себе.
Спала я в то время крепко, и разбудил меня папа, а не ветер.
— Луиза!
— А? Что?
Я присела на кровати.
— Тиш-ш… — сказал он. — Сестру не буди.
— А что там?
— Буря идет. Схожу-ка я, сниму мотор, утоплю лодку.
Я знала, что это — крайняя меря.
— Помочь тебе?
— Нет, там полно мужчин.
— Ладно.
И я опять заснула. Он ласково меня подергал.
— Иди лучше за Капитаном. Приведи его к нам, на всякий случай.
Теперь я совсем проснулась. Папа беспокоился. Я вскочила, натянула прямо на рубашку рабочий комбинезон. Дом трясся, как паром капитана Билли.
— Дождь уже идет? — спросила я у дверей. Ветер завывал так, что я не слышала.
— Сейчас пойдет, — сказал папа и дал мне самый большой фонарь. — Надень-ка ты лучше дождевик. Беги скорей и берегись.
Я кивнула.
— И ты берегись, папа.
Буря явилась еще быстрей, чем он думал. Я то и дело хваталась за изгородь по обе стороны улицы. Дул северо-западный ветер, а шла я на юго-восток, и мне казалось, что в любую минуту буря поднимет меня и донесет до залива. Когда я добралась до последнего дома, и улица сменилась тропой, пришлось встать на четвереньки, подобрать плащ и, в сущности, ползти. Меня бы мигом свалило, иди я прямо.
Если трясся наш дом, прикрытый другими домами, можно себе представить, что было с жильем Капитана. Как-никак оно стояло на отшибе, и у самой воды. Луч моего фонаря выхватил на секунду эту самую воду, и мне стало страшно. «А всякий, кто слушает слова Мои и не исполняет их, уподобится человеку безрассудному, который построил дом свой на песке; и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом тот…»
[9]
Я стала громко звать Капитана. Как он услышал меня сквозь бурю, в толк не возьму, но уже стоял на крыльце, когда я доползла до дома.
— Сара Луиза! Где же ты?
Я распрямилась, стараясь не поддаться ветру, и закричала:
— Скорей! Идите к нам!
Он подбежал ко мне, встал впереди и просунул мои руки себе под мышки. Фонарик он забрал, чтобы я смогла сцепить пальцы у него на груди.
— Держись крепко!
Меня прикрывало его крепкое тело, и все-таки путь наш был трудный. Дождь сыпал, как из пулемета, болотная вода бурлила под ногами. Капитан мне что-то кричал, но я ничего не слышала из-за ветра. И руки, и все у меня вымокло. Один раз пальцы расцепились. Капитан схватил меня за левый локоть и не дал мне упасть. Даже когда мы дошли до изгородей, он все держал меня. Я только и ощущала боль в руке, острую боль, которая придавала мне сил в этом кошмаре. На улочке кое-как прикрывали от ветра дома, но вода из залива неслась по ракушкам под ногами.
Когда мы пришли, папы не было, электричества — тоже. Мамино лицо казалось белым в свете керосинки, на которой она варила нам кофе. Бабушка качалась в кресле, плотно зажмурившись, и молилась вслух:
— О, Господи! Почто не сойдешь и не утишишь бурю? О, Иисусе, усмиривший воды Геннисарета! Ты рек, и они повиновались слову Твоему. О-о-о, Господи, Боже наш, приди и уйми злой ветер!
Буря, словно в насмешку, просто завопила. Мы так испугались, что не сразу заметили папу. Он стоял у входа и укладывал повернее съестные припасы. Дверь была с подветренной стороны, но ветер мог измениться, кто его знает.
— Задуй-ка ты лампу, Сьюзен, — сказал папа. — И плиту. Вон как все мечется. Грохнет о них — тако-ой будет пожар!
Прежде, чем задуть огонь, мама дала папе чашку кофе.
— Ну, вот, — сказал он. — Быстро наверх!
Собственно, он кричал, иначе никто бы не услышал, но тон был спокойный, как будто он сообщает, который час.
— Идемте, мама, — позвал он бабушку, — а то уплывете в своей качалке.
И он указал фонариком на лестницу. Бабушка остановила свои причитания, то ли ветер заглушил их. Она двинулась к лестнице и медленно полезла наверх. Папа подтолкнул меня.
— О, Господи! — снова завела бабушка. — О, Милостивый! Ненавижу воду!
Каролина все спала. Я думаю, она проспала бы Страшный суд. Я подошла к ее кровати, чтоб разбудить, но папа меня окликнул:
— Не надо, пускай спит.
Я вернулась к нему и сказала:
— Она ураган пропустит.
— Да, — кивнул он. — Наверное. Сними-ка ты все мокрое и сама поспи.
— Как тут заснешь? Да мне и не захочется.
Даже сквозь завывания ветра я услышала, что он смеется.
