– А у нас радость, Яринка! – кричала бабка с таким энтузиазмом, что каждому было понятно – таки радость. Большая-пребольшая… Вот-вот лопнет… – Ты знаешь, кто к нам вернулся?
– Знаю… – растерянно кивнула Ирка. Что за театр – бабка ж сама только что ей рассказала…
– Та як ты можешь знать, якщо я сама тильки минуту назад дизналася? – отмахнулась бабка. – Пойдем, покажу! – И решительно ухватив Ирку за руку, поволокла к пристройке, где еще утром жила золотоволосая змеица Дина.
– Зачем… Куда? – пытаясь вырваться, бормотала Ирка, но бабка держала крепко.
Она что, поселила маму в пристройку? Она совсем с ума сошла? Прожившие у них больше недели богатыри, конечно, привели пристройку в порядок, но все равно, тут не людям жить, а разве что скотину держать…
С заговорщицкой улыбкой на лице – дескать, сюрприз! – бабка распахнула дверь и умильно просюсюкала:
– Вот она, красавица моя! Сама пришла!
Посреди пристройки стояла коза. Их собственная старая коза, некогда (до сделанного богатырями ремонта) удравшая из этой самой пристройки! Всклокоченная, неухоженная, исхудавшая, со свалявшейся шерстью, но несомненно их, их собственная коза с длинными острыми рогами и склочным, как у бабки, характером!
– Бомжевала десь, люба моя! – глядя на козу материнским взором, вздохнула бабка. – Але ж повернулась, сама! Ах ты умница! Треба ей травички дать, хлебушка, водички принести! Это приберем… – Она мазнула взглядом по старому дивану, на котором еще недавно спала Дина. – Пойдем, Яринка, допоможешь! Радость яка, коза повернулась!
И с упорством муравья, тянущего гусеницу, поволокла Ирку из пристройки. Ирка уперлась подошвами ботинок в бетон дорожки, вырвала руку из бабкиной хватки и остановилась.
– А… мама? – тихо спросила она, шаря вокруг ищущим взглядом, словно надеясь увидеть сквозь стены дома, есть ли там кто внутри.
– Ах, ця коза? – нарочито равнодушным тоном подхватила бабка. – Ця коза теж вернулася! Козла з собою привезла! – нарочито повышая голос, чтоб ее как следует слышали через открытые форточки дома, сообщила бабка. – Немецкого! Наши бараны ее не устраивали!
Кажется, на кухне кто-то поперхнулся и громко закашлялся.
Ирка безнадежно поглядела на бабку. Ну вот теперь она знала, что за спектакль здесь разыгрывается. Называется: «А мы не ждали вас, а вы приперлися!» Дескать, вы там сидели в своей Германии, вот и сидели бы дальше, никто вам тут не рад, никто и не хотел вовсе, чтоб вы приезжали, нам и без вас было очень неплохо!
– Неправда! – бросила Ирка, гневно глядя на бабку, словно все, что пронеслось у Ирки в голове, было вовсе не ее мыслями, а бабкиными словами. – Я хотела, чтоб она приехала! Всегда хотела! Мама! Мама! – закричала Ирка и, проваливаясь в наметенные вдоль дорожки сугробы, обогнула бабку и кинулась в дом. – Мама! – Ирка ворвалась в коридор.
– Ботинки зними, оглашенная, никуды твоя мамаша не денется! – заорала ей вслед бабка.
Плевать! Нашла время…
– Мама!..
Она проскочила мимо распахнутой кухонной двери – кто-то, явно напуганный ее криками, вскочил с диванчика, послышался звон разбитого стекла, что-то с тарахтением покатилось по полу…
Плевать!
– Мама! – Ирка подскочила к двери ванной, замерла… Бабка сказала, мама моется с дороги, услышит ли она Иркин крик, и что теперь, подрыгивать перед запертой дверью, будто тебе очень надо…
Створка распахнулась, едва не съездив Ирку по носу, и она влетела в протянутые ей навстречу руки, самые родные, самые любимые руки на свете, и, облегченно всхлипнув, зарылась лицом в мамин махровый халат и затихла, жадно, взахлеб, вдыхая мамин запах – забытый, совсем забытый, незнакомый: чистоты, фруктового геля для душа, крема и еще чего-то… А потом ее волос коснулись – робко, невесомо, словно спрашивая разрешения… Ирка только крепче прижалась щекой к отвороту маминого халата… и ладонь уже уверенно опустилась на ее голову и погладила, и взъерошила черные густые волосы, и мамин прерывающийся голос воскликнул:
– Ирочка! Иринка! – А потом Ирку крепко-крепко обняли за плечи, и прижали, и стиснули, и прижали еще, и покачали из стороны в сторону, и мамин нос ткнулся ей в макушку, а потом мамины ладони с силой обхватили Иркину голову, и горячие губы коснулись ее лба, а слезы одна за другой закапали на щеки, волосы…
– Meine Liebe! Du bist eine wunderbare Mutter!
[1]
– Danke, Lieber! Du warst immer so lieb zu mir!
[2]
– прочувствованно ответила мама.
Кто?.. Что?.. О чем они… Ирка отстранилась – медленно-медленно, словно преодолевая сопротивление, словно она приросла всем телом к маминому купальному халату, и теперь при каждом движении связывающие их нити лопались, отзываясь жгучей болью в животе и груди… Она не обернулась – ей плевать было, что там за мужик и чего он бормочет! Она запрокинула голову и смотрела на маму, только на маму!
Мама была… Мама стала еще красивее, чем раньше, еще красивее, чем Ирка ее помнила! У нее больше не было длинных волос – тщательно выстриженные локоны ложились вокруг головы сверкающей светло-золотистой шапочкой, будто с ними только что закончил работать лучший парикмахер. Кожа дышала свежестью, как у совсем молодых девушек, а глаза были умело подкрашены – неброско и выразительно – точно мама не из ванной вышла, а как минимум собиралась на бал! И даже роскошный пушистый купальный халат сидел на ней, как бальное платье!
– Ты такая… такая… – не сводя с мамы глаз, выдохнула Ирка.
– Какая? – мама рассмеялась.
Этот смех Ирка помнила – задорный, уверенный, будто в мире никогда и ни за что не может произойти ничего плохого, ну разве что где-то там, далеко-далеко, но не здесь! Не с мамой! Здесь все и всегда будет хорошо, и весело, и радостно, и легко, как в старых американских комедиях!
– Самая… самая… – пробормотала Ирка – у нее не было сил, не было дыхания закончить…
– Самая плохая? Самая уродливая? – снова засмеялась мама.
Ирка только помотала головой и снова уткнулась в мамин халат лицом.
– Значит, все-таки самая лучшая? – спросила мама.
Ирка молча закивала, тычась маме в плечо, как щенок.
– Ну-ну-ну… – успокаивающе похлопывая ее по макушке, сказала мама. – Siehst du, mein Lieber! Jetzt bist du nicht der einzige, der mich versteht!
[3]
– по-немецки бросила мама поверх Иркиной головы. – У тебя странно пахнут волосы, малыш! Дымом… Как будто ты на пожаре была… – удивленно проговорила она, отстраняя Ирку на расстояние вытянутой руки. Окинула ее взглядом с головы до ног – и мамины идеальной формы темные брови изумленно поползли вверх.
