Пожимаю плечами. Иду к двери, поворачиваюсь и вижу, что Селия сидит за столиком одна, пьет напиток Ингрид, подперев голову рукой. На меня не смотрит.
На улице я иду быстрее и быстрее, пока не дохожу до машины, еду домой, иду в свою комнату, ложусь на постель, звоню Генри, но его нет дома. Я выключаю свет, но не сплю.
ХИМИЯ ПОМОЖЕТ
5 СЕНТЯБРЯ 1993 ГОДА, ВОСКРЕСЕНЬЕ
(КЛЭР 22, ГЕНРИ 30)
КЛЭР: Генри внимательно рассматривает зачитанный справочник «Практикующие терапевты». Нехороший признак.
– Никогда не думала, что ты наркоман.
– Я не наркоман. Я алкоголик.
– Ты не алкоголик.
– Конечно, алкоголик.
Я ложусь на его диван и кладу ноги ему на колени. Генри ставит книгу на мои голени и продолжает пролистывать страницы.
– Ты совсем немного пьешь.
– Раньше больше. Я снизил дозы после того, как чуть не убился. И отец у меня – тревожный случай.
– Что ты ищешь?
– Что-нибудь на свадьбу. Не хочу оставить тебя стоять перед алтарем на глазах у четырех сотен людей.
– Да. Мысль неплохая.– Я представляю себе ситуацию и вздрагиваю.– Давай сбежим.
– Давай. – Он смотрит на меня. – Я только за.
– Родители от меня отрекутся.
– Ни за что.
– Ты просто внимания не обращал. Это Бродвей. Мы – просто способ для моего отца щедро развлекать и впечатлять своих дружков-юристов. Если мы раскланяемся и покинем сцену, им придется нанять актеров, чтобы нас заменить.
– Давай пойдем в ратушу и поженимся до этого. И потом, что бы ни случилось, мы, по крайней мере, будем уже женаты.
– Да, но… мне это не по душе. Эго будет обман… и это мне не нравится. Как насчет того, чтобы пойти в ратушу после, если на венчании что-нибудь случится?
– Отлично. План Б. – Он протягивает руку, и я ее пожимаю.
– Значит, ты ищешь средство?
– Ну, в идеале мне нужно что-то типа нейролептика под названием риспедал, но на рынке он появится только в тысяча девятьсот девяносто четвертом. Еще есть хорошая вещь клозарил и, третьим номером, хардол.
– У них такие названия, как у продвинутых средств от кашля.
– Они все антипсихотические.
– Правда?
– Да.
– Но ты не психотический.
Генри смотрит на меня, делает жуткое лицо и царапает воздух как оборотень в немом кино. Потом довольно спокойно говорит:
– На электроэнцефалограмме у меня мозг как у шизофреника. Не один врач настаивал, что причина моей галлюцинации о перемещении во времени кроется в шизофрении. Эти препараты блокируют рецепторы допаминов.
– Побочные эффекты есть?
– Ну… дистония, акатизия, псевдопаркинсонизм. То есть непроизвольные мышечные сокращения, беспокойство, судороги, нервные движения, бессонница, неподвижность, неконтролируемое выражение лица. И также – поздняя дискенсия, хроническая неспособность контролировать лицевые мышцы, агранулоцитоз, хроническая неспособность организма вырабатывать белые кровяные тела. И потом потеря сексуальных функций. Дело в том, что все препараты, доступные на данный момент, по сути транки.
– Ты ведь не хочешь на самом деле принимать их, да?
– Ну, раньше я принимал хардол. И торазин.
– И?..
– Просто ужас. Я был как стопроцентный зомби. Казалось, что вместо мозгов у меня – клей Элмера.
– А еще что?
– Валиум. Либриум. Ксанакс.
– Мама их принимает. Ксанакс и валиум.
– Да, это логично.
Он корчит рожу, отбрасывает «Практикующих терапевтов» и говорит:
– Иди сюда.
Мы возимся на диване, пока не прижимаемся друг к другу. Очень уютно.
– Не принимай ничего.
– Почему?
– Ты не болен.
– Вот за это я тебя люблю, – смеется Генри. – За твою способность воспринимать мои ужасные пороки.
Он расстегивает на мне блузку, и я обнимаю его. Он смотрит на меня, выжидая. Я немного злюсь.
– Я не понимаю, почему ты так об этом говоришь. Ты постоянно говоришь о себе ужасные вещи. Ты же не такой. Ты хороший.
Генри смотрит на мою руку и прижимает меня ближе.
– Я не хороший, – тихо говорит он мне на ухо. – Но, может, я им стану, мм?
– Да уж стань, пожалуйста.
– Я хороший для тебя. – Это точно. – Клэр?
– Мм?
– Тебе никогда не мешала заснуть мысль о том, что я – шутка, которую играет над тобой Господь?
– Нет. Я не могу заснуть только от беспокойства, что ты можешь исчезнуть и никогда не вернуться. Я не могу заснуть, размышляя о вещах, которые я вроде как знаю о будущем. Но я абсолютно уверена в том, что мы созданы, чтобы быть вместе.
– Абсолютно уверена…
– А ты разве нет? Генри целует меня.
– «Ни время, ни расстояние, ни судьба, ни смерть не могут сломить мое последнее желание – до последнего вздоха».
– Что?
– Это про меня.
– Хвастун.
– Ну, и кто говорит обо мне ужасные вещи?
6 СЕНТЯБРЯ 1993 ГОДА, ПОНЕДЕЛЬНИК
(ГЕНРИ 30)
ГЕНРИ: Я сижу на ступенях грязно-белого алюминиевого домика в Гумбольдт-парке. Утро, понедельник, часов десять. Я жду, когда вернется Бен. Интересно, где его носит. Мне не очень нравится этот район; я чувствую себя вроде как незащищенным, сидя у двери Бена, но он нечеловечески пунктуален, поэтому я продолжаю ждать. Смотрю, как две испанки катят детские коляски по разбитому и неровному тротуару. Размышляя о неравенстве городского сервиса, я вдруг слышу вопль: «Книжный мальчик!» Поворачиваюсь на голос, и, разумеется, это Гомес. Невольно вырывается стон; у Гомеса потрясающий талант натыкаться на меня, когда я собираюсь сделать что-то особенно мерзкое. Я должен избавиться от него, пока не показался Бен.
Гомес подходит ко мне со счастливой улыбкой на лице. На нем костюм, в руке чемоданчик. Я вздыхаю.
– Ça va
[64]
, товарищ.
– Ça va. Что ты здесь делаешь? Хороший вопрос.
– Жду приятеля. Сколько сейчас времени?
– Пятнадцать минут одиннадцатого. Шестое сентября тысяча девятьсот девяносто третьего года,– любезно подсказывает он.
