– Справиться. – Бен вздыхает. – Боже, ну почему я иду у тебя на поводу?
– Новизна? Моя мальчишеская привлекательность?
– Помечтай. Эй, а я на свадьбу приглашен?
Я в шоке. Мне никогда не приходило в голову, что Бен захочет прийти.
– Да! Конечно! Правда придешь?
– Это ж лучше, чем похороны.
– Класс! Моя сторона в церкви быстро наполняется. Ты будешь моим восьмым гостем.
– Пригласи всех бывших подружек,– смеется Бен. – Ряды будут ломиться.
– Я бы этого не пережил. Большинство мечтают убить меня.
– Хм.
Бен встает и шарит в одном из ящиков стола. Вытягивает пустой пузырек из-под таблеток, открывает другой ящик, вынимает большую банку с капсулами, открывает ее и перекладывает три капсулы в пустой пузырек. Протягивает мне.
– Что это? – спрашиваю я, открывая банку и вытряхивая таблетки на ладонь.
– Это стабилизатор эндорфина плюс антидепрессант. Это… эй, не надо… – (Я бросаю таблетку в рот и глотаю.) – В основе у него морфий. – Бен вздыхает. – Поосторожней бы ты с таблетками.
– Мне нравятся опиаты.
– Надо думать. Но не надейся, что я позволю тебе съесть их тонну. Дай знать, если решишь, что это сработает на свадьбе. На случай, если это твое средство не получится. Работают они около четырех часов, поэтому тебе понадобится две штуки. – Бен кивает на оставшиеся две таблетки. – Не жри их просто ради прикола, ладно?
– Слово скаута.
Бен хмыкает. Я плачу ему за таблетки и ухожу. Спускаясь вниз, чувствую, что меня накрывает, останавливаюсь у подножия лестницы, чтобы насладиться этим новым ощущением. Проходит какое-то время. Что бы Бен сюда ни примешал, это просто кайф. Это как десятикратный оргазм плюс кокаин, и, кажется, он становится еще сильнее. Выйдя на улицу, я чуть не спотыкаюсь о Гомеса. Он ждал меня.
– Тебя подвезти?
– Конечно.
Я глубоко тронут его заботой. Или его любопытством. Или чем бы то ни было. Мы идем к его машине, «шевроле-нова» с двумя битыми фарами. Сажусь на пассажирское сиденье. Гомес садится за руль и захлопывает дверцу. Заводит машину, и мы выезжаем.
Город серый и мрачный, начинается дождь. Жирные капли шлепаются о ветровое стекло, мимо пролетают дома, заколоченные досками или вообще заброшенные. Гомес включает национальное государственное радио, там играет Чарльз Мингус, композиция кажется мне немного растянутой, но почему бы и нет? Это свободная страна. На Эшланд-авеню полно мерзких выбоин, но все остальное просто отлично, довольно хорошо, у меня голова плавная и подвижная, как вытекающая из разбитого градусника жидкая ртуть, и я сдерживаюсь, чтобы не замурлыкать от наслаждения, когда наркотик проникает во все нервные окончания своими крошечными химическими язычками. Мы проезжаем мимо вывесок: «Экстрасенс читает карты», «Автомобильные шины Педро», «Бургер-Кинг», «Пицца-Хат», «Я – пассажир»
[66]
. Все это проплывает в моей голове, сливаясь с Мингусом. Гомес что-то говорит, но я не улавливаю, потом резко бросает:
– Генри!
– Да?
– Что он тебе дал?
– Точно не знаю. Научный эксперимент, вроде того.
– Зачем?
– Классный вопрос. Я тебе это припомню. Мы ничего больше не говорим, пока машина не останавливается напротив квартиры Клэр и Клариссы. Я смущенно смотрю на Гомеса.
– Одного тебя оставлять нельзя, – тихо говорит он мне.
Я не спорю. Гомес открывает входную дверь, и мы поднимаемся наверх. Клэр открывает дверь, и при виде меня лицо ее становится расстроенным, радостным, веселым, все вместе.
КЛЭР: Я уговорила Генри пойти в мою комнату спать, и мы с Гомесом сидим в гостиной, пьем чай и едим ореховое масло и сандвичи с желе из киви.
– Учись готовить, женщина, – поучает Гомес. Он выглядит как Чарльтон Хестон, читающий десять заповедей
[67]
.
– Непременно, но в другой раз. – Я размешиваю сахар в чае. – Спасибо, что приехал и привез его.
– Ради тебя, котенок, все, что угодно.
Он начинает сворачивать сигарету. Гомес – единственный из известных мне людей, кто курит во время еды. Я решаю промолчать. Он прикуривает. Смотрит на меня, и я мысленно готовлюсь.
– Итак, в чем там было дело, а? Большинство людей, которые ездят в благотворительную фармакопею, больны или СПИДом, или раком.
– Ты знаешь Бена? – Не знаю, почему я удивлена. Гомес знает всех.
– Я слышал про Бена. Моя мама ездила к Бену, когда сидела на химиотерапии.
– А-а… – Я взвешиваю ситуацию, думая, о чем я могу упомянуть без последствий.
– Что бы Бен ему ни дал, Генри начал жутко тормозить.
– Мы пытаемся найти что-то, что поможет Генри оставаться в настоящем.
– Кажется, сейчас его в настоящем можно только как мебель использовать.
– Согласна. Может, дозу снизить?
– Зачем ты это делаешь?
– Что именно?
– Помогаешь и содействуешь мистеру Мочилову. Выходишь за него замуж, ни больше ни меньше.
Генри зовет меня. Я поднимаюсь. Гомес протягивает руку и хватает меня за локоть.
– Клэр. Пожалуйста…
– Гомес. Пусти меня.
Я смотрю на него. После длинного, ужасного момента он отводит взгляд и отпускает меня. Я бегу по коридору в свою комнату и закрываю дверь.
Генри вытянулся, как кот, по диагонали на кровати, лицом вниз. Я снимаю туфли и вытягиваюсь рядом с ним.
– Как ты? – спрашиваю я у него. Он переворачивается и улыбается:
– Божественно. – Он гладит меня по лицу. – Хочешь присоединиться?
– Нет.
– Ты такая хорошая, – вздыхает Генри.– Не нужно было пытаться совратить тебя.
– Я не хорошая. Мне страшно.
Мы лежим вместе в тишине очень долго. За окном светит солнце, и я вижу свою спальню в свете дня: изгиб кровати из орехового дерева, золотой и фиолетовый цвета восточного ковра, расческа, губная помада и банка с кремом для рук на ночном столике. Копия «Искусства в Америке» с Леоном Голубом
[68]
на обложке лежит на сиденье моего старого кресла с распродажи, частично скрытое «A Rebours»
[69]
. На Генри черные носки. Длинные костлявые ступни свисают с кровати. Он кажется мне таким худым. Глаза Генри закрыты; возможно, он чувствует, что я на него смотрю, потому что открывает глаза и улыбается мне. Волосы падают на его лицо, и я убираю их назад. Генри берет мою руку и целует ладонь. Я расстегиваю его джинсы и нащупываю член, но Генри трясет головой, убирает мою руку и держит ее.
