Кларисса выглядит ужасно (на мой взгляд. Клэр позднее утверждала, что выглядит она «прекрасно»). Она прибавила в весе и кажется измотанной и больной. Ей делали кесарево. Я сажусь на стул. Клэр и Гомес устраиваются на кровати. Макс забирается к маме и ныряет ей под руку. Он смотрит на меня и засовывает большой палец в рот. Джо сидит на коленях Гомеса.
– Она прекрасна, – говорит Клэр. Кларисса улыбается.– И ты выглядишь превосходно.
– Чувствую я себя ужасно, – отвечает Кларисса. – Но теперь все. У нас есть дочка.
Она поглаживает личико дочери, Роза зевает и поднимает крошечную ручонку. Глаза у нее похожи на черные щелочки.
– Роза Евангелина, – воркует Клэр. – Такая прелесть.
– Гомес хотел назвать ее Среда, но я настояла на своем.
– Ну, в любом случае родилась она в четверг, – объясняет Гомес.
– Хочешь подержать?
Клэр кивает, и Кларисса осторожно передает дочь на руки Клэр.
Увидев Клэр с ребенком на руках, я отчетливо вспоминаю наши выкидыши, и меня начинает тошнить.
Надеюсь, я никуда сейчас не исчезну. Я прихожу в себя и остро осознаю то, что происходит: мы теряем детей. Где они, эти потерянные дети, ходят, бродят как неприкаянные?
– Генри, хочешь подержать Розу? – спрашивает Клэр.
Я в панике.
– Нет,– слишком поспешно отвечаю я.– Я совсем холодный.
Встаю и выхожу из спальни, через кухню, к задней двери. Останавливаюсь на заднем дворе. Моросит. Глубоко дышу.
Открывается дверь. Появляется Гомес и становится рядом.
– Ты в порядке?
– Кажется, да. У меня там клаустрофобия.
– Да. Понимаю, о чем ты.
Мы молчим несколько минут. Я пытаюсь вспомнить, как держал меня отец, когда я был маленький. Помню, что мы с ним играли, бегали, смеялись, я катался у него на спине. Я понимаю, что Гомес смотрит на меня, а у меня по щекам текут слезы. Вытираю их рукавом. Кто-то должен что-то сказать.
– Не обращай внимания, – говорю я. Гомес делает неловкий жест.
– Я сейчас, – говорит он и исчезает в доме.
Мне кажется, что он не вернется, но он снова появляется с зажженной сигаретой в руке. Я сажусь на хилый стол для пикников, сырой от дождя и засыпанный еловыми иголками. Здесь холодно.
– Вы еще пытаетесь завести ребенка?
Вопрос меня поражает, но тут я понимаю, что Клэр, возможно, и делится с Клариссой всем, но, может быть, Кларисса ничего не говорит Гомесу.
– Да.
– Клэр по-прежнему расстроена… насчет выкидыша?
– Выкидышей. Множественное число. Было уже три.
– Потеря одного ребенка, мистер Детамбль, может рассматриваться как неудача; но потеря трех – это просто безрассудство.
– Ничего смешного, Гомес.
– Прости.– Гомес выглядит пристыженным.
Я не хочу говорить об этом. Не знаю, какими словами описать это и почти не могу говорить об этом с Клэр, с Кендриком и другими врачами, которым мы выложили нашу грустную историю.
– Прости,– повторяет Гомес.
– Пойдем внутрь.– Я встаю.
– А, мы им не нужны, они хотят поговорить о своем, о девичьем.
– Хм. Тогда ладно. Как насчет «Чикаго Капс»? – снова сажусь я.
– Заткнись.
Ни он, ни я не следим за бейсболом. Гомес ходит взад-вперед. Мне бы хотелось, чтобы он остановился или, еще лучше, ушел в дом.
– Итак, в чем проблема? – спрашивает он небрежно.
– С чем? С «Чикаго Капс»? Я бы сказал, места не хватает.
– Нет, милый Книжный Мальчик, не с «Капс». Почему у вас с Клэр нет детей?
– Это не твое дело, Гомес.
Он продолжает равнодушно ходить.
– Они хоть знают, в чем проблема?
– Отвали, Гомес.
– Ай-ай-ай. Что за слово. Я знаю одного великолепного врача…
– Гомес…
– Который специализируется на эмбриональных хромосомных расстройствах.
– Откуда, черт возьми, ты…
– Свидетель-эксперт.
– А-а.
– Ее зовут Амит Монтейг, – продолжает он. – Она гений. Ее показывали по телевидению, она завоевала все награды. И присяжные ее обожают.
– А, ну конечно. Если уж присяжные ее обожают… – саркастически начинаю я.
– Просто сходи к ней и поговори. Господи, я пытаюсь помочь.
– Хорошо,– вздыхаю я.– Спасибо.
– Это в смысле «Спасибо, мы прямо сейчас побежим и сделаем, как ты говоришь, дорогой товарищ» или «Спасибо, а теперь пошел вон»?
Я встаю, отряхивая сырые еловые иголки со штанов.
– Пойдем в дом, – говорю я, и мы идем.
ЧЕТЫРЕ
21 ИЮЛЯ 1999 ГОДА, СРЕДА / 8 СЕНТЯБРЯ 1998 ГОДА
(ГЕНРИ 36, КЛЭР 28)
ГЕНРИ: Мы лежим в постели. Клэр свернулась, лежа на боку спиной ко мне, и я пристроился за ней. Около двух ночи, и мы только что выключили свет после долгого и бессмысленного разговора о наших репродуктивных неудачах. Теперь я лежу, прижавшись к Клэр, обхватив рукой ее грудь, и пытаюсь понять, вместе ли мы здесь, или я отстал.
– Клэр,– тихо говорю я в ее шею.
– М-м?
– Давай усыновим.
Я думал об этом неделями, месяцами. Кажется, это великолепный обходной маневр: у нас будет ребенок. Он будет здоровым. Клэр будет в порядке. Мы будем счастливы. Это очевидный ответ.
– Но это будет обманом, – говорит Клэр. – Это будет притворством.
Она садится, поворачивается ко мне, и я делаю то же самое.
– Это будет настоящий ребенок, и он будет наш. Какое в этом притворство?
– Я устала притворяться. Мы постоянно притворяемся. Я хочу сделать это по-настоящему.
– Мы не притворяемся. О чем ты говоришь?
– Мы притворяемся нормальными людьми, с нормальной жизнью! Я притворяюсь, что все в порядке, когда ты вдруг исчезаешь бог знает куда. Ты притворяешься, что все в порядке, даже когда тебя чуть не убивают, и Кендрик не знает, какого черта с тобой делать! Я притворяюсь, что мне все равно, что наши дети умирают… – Она рыдает, согнувшись пополам, лицо закрыто волосами, занавесь из шелка, скрывающая ее лицо.
Я устал от слез. Я устал видеть плачущую Клэр. Я беспомощен перед ее слезами, и я никак не могу исправить эту ситуацию.
– Клэр… – Я протягиваю руку, чтобы дотронуться до нее, успокоить ее и себя, но она отталкивает меня.
