Мы в постели. Сейчас только полдевятого вечера, а я уже вымоталась. Лежу на боку, живот как полуостров, лицом к лицу с Генри, который подпирает рукой голову. Между нами на кровати книга.
– Мысли есть? – спрашивает он, листая страницы.
– Джейн,– отвечаю я.
– Джейн? – Он кривится.
– Я называла всех своих кукол и плюшевых зверей Джейн. Всех до единого.
Генри поднимает глаза.
– Это означает «Дар Бога».
– Подходит.
– Давай выберем что-нибудь попроще. Как насчет Иретты? Или Джоротты? – Он пролистывает страницы. – Вот хорошее имя: Лулолула. По-арабски – это жемчужина.
– Как насчет Жемчужины? Перл?
Я представляю себе ребенка в виде гладкого радужного белого шарика.
Генри находит имя в списке.
– Так. «(Латинское). Возможно, вариант "перулы", то есть наиболее ценный продукт заболевания».
– Фу. Да что с этой книгой?
Я беру ее у Генри и шутки ради смотрю «Генри (прагерманское). Хозяин дома, глава племени».
– Давай посмотрим Клэр,– смеется он.
– «Одно из возможных написаний имени Клара (латинское). Прославленная, яркая».
– Здорово, – говорит Генри. Я наугад открываю страницу:
– Филомела?
– Мне нравится,– говорит Генри.– Но вот с уменьшительным придется туго. Фили? Мел?
– «Пирина (греческое). Рыжеволосая».
– А если не рыжеволосая?
Генри протягивает руку через книгу, берет прядь моих волос и засовывает себе в рот. Я вытаскиваю их и забрасываю волосы за спину.
– Я думала, что мы знаем о ребенке все, что только можно, – говорю я. – Кендрик, конечно, сделал тест на цвет волос?
Генри забирает у меня книгу.
– Изилт? Зоя? Зоя мне нравится. Имя больших возможностей.
– Что оно означает?
– «Жизнь».
– Да, отлично. Пометь его как вариант.
– Элиза,– предлагает Генри.
– Элизабет.
– Аннет,– неуверенно предлагает Генри.
– Люси.
– Нет, – твердо говорит Генри.
– Нет,– соглашаюсь я.
– Нам нужно что-то чистое, нетронутое. Чистая доска. Давай назовем ее Табула Раса.
– Или Титановая Белая.
– Бланш, Бланка, Бьянка…
– Альба,– говорю я.
– Как герцогиня?
– Альба Детамбль. – Когда я произношу это имя, оно словно перекатывается во рту.
– Мило, и с уменьшительными проблем не будет… – Генри пролистывает книгу. – «Альба (латынь). Белая (прованс). Рассвет». Хм.
Он резко выбирается из кровати. Я слышу, как он что-то ищет в гостиной; возвращается через несколько минут с первым томом «Оксфордского энциклопедического словаря», большим словарем «Рэндом Хауз» и первым томом моей старой потрепанной энциклопедии «Американа», от «А до Америки».
– «Песни о рассвете провансальских поэтов… посвященные их возлюбленным. Réveillés, à l'aurore, par le cri du guetteur, deux amants qui viennent de passer la nuit ensemble se séparent en maudissant le jour qui vient trop tôt; tel est le thème, non moins invariable que celui de la pastourelle, d'un genre dont le nom est emprunté au mot alba , qui figure parfois au début de la pièce. Et régulièrement à la fin de chaque couplet, où il forme refrain»
[91]
. Как грустно. Давай попробуем «Рэндом Хауз». Тут получше. «Белый город на холме. Крепость».
Он сбрасывает «Рэндом Хауз» с кровати и открывает энциклопедию.
– «Алчный», «Алый», «Алыча»… вот, «Альба».– Начинает просматривать статью. – «Группа сейчас не существующих городов в древней Италии». И «Герцог Альба».
Я вздыхаю и поворачиваюсь на спину. Ребенок шевелится. Наверное, она спит. Генри возвращается к изучению «Оксфордского энциклопедического словаря». «Алфил». «Алхимик». «Армадилл». «Бабасу».
– Господи, что только теперь не печатают.
Он просовывает руку мне под рубашку, медленно пробегает пальцами по моему раздутому животу. Ребенок пинается, сильно, попадает как раз по его руке, и он замирает, глядя на меня в изумлении. Руки пробегают по телу, изучая такие знакомые и незнакомые рельефы.
– Сколько Детамблей здесь уместятся?
– Ну, еще для одного место всегда найдется.
– Альба, – тихо говорит он.
– Белый город. Неприступная крепость на белом холме.
– Она такая и есть.
Генри стаскивает с меня трусики, через колени, по лодыжкам. Отбрасывает их и смотрит на меня.
– Осторожно… – говорю я.
– Очень осторожно, – соглашается он, стаскивая с себя одежду.
Я чувствую себя такой огромной, как континент в море подушек и одеял. Генри наклоняется ко мне сзади, движется по мне, изучает меня языком, словно исследователь, наносящий на карту значки.
– Медленнее, медленнее, – боюсь я.
– «Песня, которую поют на рассвете трубадуры…» – шепчет он, входя в меня.
– «…своим возлюбленным»,– отвечаю я. Глаза закрыты, и я слышу Генри как будто из соседней комнаты:
– Вот так. Да. Да.
АЛЬБА. ЗНАКОМСТВО
16 НОЯБРЯ 2011 ГОДА, СРЕДА
(ГЕНРИ 38, КЛЭР 40)
ГЕНРИ: Я в галерее сюрреализма Института искусств в Чикаго, в будущем. Я не совсем одет; все, что раздобыл из гардероба, это длинное черное зимнее пальто и брюки из ящика охранника. Удалось найти обувь, обычно это самое трудное дело. Думаю, нужно украсть бумажник, купить футболку в магазинчике при музее, пообедать, посмотреть картины и потом выйти из здания в мир магазинов и гостиничных номеров. Понятия не имею, в каком времени я оказался. Но не слишком далеко: одежда и прически здесь не очень отличаются от 2001 года. Я одновременно рад этому небольшому путешествию и расстроен, потому что в моем настоящем Клэр в любой момент может родить Альбу, и я ужасно хочу быть там, но, с другой стороны, это очень резкое перемещение в будущее, такое бывает нечасто. Я чувствую себя сильным и уверенным, это здорово. Тихо стою в темной комнате, полной освещенных коробок Джозефа Корнелла
[92]
, наблюдая за группой школьников, идущих за учительницей, у них в руках табуретки, на которые они послушно садятся, когда она велит им остановиться.
