Андрей не оставлял мысли записаться в армию вольноопределяющимся, но не потому, что хотел бесстрашно пролить кровь на полях сражений. Ему неловко было оставаться молодым здоровым студентом, когда молодым и здоровым было положено находиться на фронте. В университете это было очевидно – чуть ли не половина студентов покинула Москву. Независимо от того, идти ли на фронт по убеждению или из чувства принадлежности к народу, занятия историей в университете потеряли всякий смысл. «Если я хочу стать историком, – рассуждал Андрей, – то не могу собирать факты из вторых рук. Я должен быть там, где происходят основные события». Может, поэтому Андрей был отрицательно настроен к выступлениям большевиков, когда те объявляли войну империалистической и призывали в ней не участвовать. Разумеется, война была империалистической, разумеется, гнить в окопах – не самое лучшее занятие для молодого поколения, но все же, когда воюет и страдает весь народ, говорить о ненужности войны вредно и даже подло. Потому в студенческих спорах Андрей занимал оборонческую позицию, но от партийных интересов был далек.
Но судьба, как бы узнав о его намерениях, за день до того, как Андрей подал прошение об отпуске из университета, наградила его страшными болями в животе. Два дня Андрей терпел, на третий ему стало так плохо, что квартирная хозяйка вызвала врача. Врач тут же определил аппендицит, причем в опасной, запущенной стадии. Андрея отвезли на «Скорой помощи» в больницу и сделали ему операцию. Аппендицит был гнойным, он прорвался как раз во время операции, и началось было заражение. Только через две недели Андрей оправился настолько, что смог написать письма в Симферополь и Ялту, в которых сообщал про аппендицит в тонах юмористических, как о пустяковом недомогании.
Но он провел в больнице еще неделю, прежде чем вернулся на квартиру. Сентябрь подошел к концу, к удивлению Андрея, деревья стояли желтые, в Москве прибавилось военных и больше стало легкораненых. Наступление в Галиции ничем не закончилось, война стала обыкновенной, вечером к нему зашел приятель и сказал, что Никифорова с третьего курса убили на Дунайце, а еще один студент с их курса застрелился, потому что вернулся слепым и невеста от него отказалась.
Врач посоветовал Андрею взять небольшой отпуск для поправки здоровья и, узнав, что родственники Андрея живут в Крыму, сказал, что это лучший выход из положения.
Утром 6 октября Андрей послал телеграмму тете Мане и Лидочке, потом, подумав, еще одну – отчиму. И в тот же день после обеда получил телеграмму от тети Мани.
Телеграмма была неожиданной не только потому, что он не ждал ответа, но потому, что такое может случиться лишь с другими, о таком можно прочесть в газете или в романе. Но с нами такого не бывает.
Телеграмма гласила:
Приезжай немедленно. Ялте несчастье Сергеем Глашей.
Мария.
* * *
Тетя Маня встречала Андрея на вокзале. Видно, она начала плакать задолго до прихода поезда, нос ее был малиновым, глаза сузились за распухшими веками.
– Какое счастье, что ты достал билет, – сказала она, увидев Андрея.
– Тетя. – Андрей поставил чемодан, и тетя прижалась к его груди. – Тетя Маня, скажи, что случилось? Я же не знаю.
– Я тебе послала телеграмму. Разве ты не получил?
– В телеграмме было сказано только про несчастье. Я не знаю – какое!
– Глаша в ужасном состоянии.
– Глаша? Что с ней? А Сергей Серафимович?
– Я не представляю. Господин Вревский думает, что они утащили его с собой.
– Кто? Зачем?
– Чтобы пыта-а-ать…
Тетя начала неудержимо рыдать, и Андрею было неловко, что все на них смотрят, и он постарался увести тетю с перрона. Пришлось нести чемодан и одновременно поддерживать Марию Павловну.
Только дома, отпоив тетю валерьянкой и положив ей на лоб холодное полотенце, Андрей смог добиться связного рассказа.
Случилось все четвертого октября. Ночью.
Ночь выдалась темная, ненастная, с дождем. Никто ничего не слышал и не видел, а следы, если и были, смыло. На рассвете татарин, который разносит хворост для растопки, увидел в переулке Фильку, пса Берестовых. Пес был ранен и истек кровью. Он смог выползти на улицу, словно хотел позвать на помощь. Татарин побежал к дому Берестовых, стал кричать, но никто не откликнулся. Татарин не посмел зайти внутрь, но на его крики сбежались соседи, и вскоре пришел околоточный. В доме нашли только Глашу, она была страшно избита и изранена. Видно, грабители думали, что она умерла, и потому оставили ее. Она так и не пришла в себя. Положение ее настолько серьезно, что врачи думают, что она недолго протянет.
Рассказ тети Мани прерывался слезами, Андрей ходил по комнате, курил папиросу за папиросой, а тетя была так расстроена, что даже не заметила, что племянник начал курить.
Сергея Серафимовича не нашли. В кабинете его были следы отчаянной борьбы, весь ковер в крови, отчим сопротивлялся: отыскали вырванную с мясом пуговицу от его пиджака, мебель перевернута, в одном месте ковер отогнут и вскрыты половицы.
– Половицы? – тупо повторил Андрей.
– Да, следователь считает, что у Сергея Серафимовича был тайник. Там такая ниша, в ней могла уместиться шкатулка. Следователь считает, что грабители пытали Сергея Серафимовича, чтобы он признался, где хранит ценности.
Андрей более не слышал тетю. Он уже знал, что рассказ ее – чистая правда, потому что он, Андрей, видел этот тайник и даже знал, что в шкатулке хранились драгоценности. Все это было правдой, глупой, нелепой – так не бывает, – но правдой.
Больше тетя ничего рассказать толком не могла. Дядю ищут в окрестностях Ялты, полицейские прочесали лес за верхней дорогой, но ничего не нашли. Господин следователь Вревский уверен, что преступление – дело рук дезертиров. В районе Ялты замечена банда дезертиров, которые уклоняются от мобилизации и уже дали знать о себе дерзкими нападениями.
Сама Мария Павловна два дня провела в Ялте, но не в доме отчима – «Боже меня упаси», – а в пансионате. Но далее ждать она не могла – в Симферополе, в госпитале, ее ждали неотложные дела.
Было еще светло, и Андрей сказал, что он сразу едет в Ялту. Тетя велела подождать. Андрей решил было, что она боится остаться одна, и потому хотел пойти к Беккерам и попросить Нину побыть с тетей, но тетя ждала совсем иного. Вскоре дверь распахнулась, и на пороге появился возмужавший усатый Ахмет. Ничего не говоря, он подошел к Андрею и обнял его.
Потом сказал:
– Я позвал Нину Беккер, она побудет с вами. Вы, Мария Павловна, не беспокойтесь. А мы поехали.
– С Богом, – сказала тетя, которой, оказывается, Ахмет еще утром обещал отвезти Андрея в Ялту, если сможет освободиться.
У калитки стоял новый автомобиль, длинный, мощный, черный, как сама ночь, и сверкающий металлическими деталями, как южное небо звездами.
– Это что такое? – спросил Андрей.
