— Что случилось? — тревожно спросил он. — Вы видите что-нибудь, Джулия?
Я моргнула и ответила: «Нет». Это смутное чувство стало удаляться от меня, как фонарь уезжающего фургона. Я ни в чем не была уверена.
— Вы пошлете за мной, если будете нуждаться во мне? — повторил Джеймс.
— Да.
Но я знала, что не смогу это сделать.
— И вы знаете, что я приеду?
— Да, — повторила я, но знала, что он не приедет.
В этот момент дядя Джон высунулся из окна кареты.
— Прошу прощения, Джулия, прошу прощения, мистер Фортескью, но нам пора ехать, — сказал он.
Мы повернулись и пошли к карете. Джеймс молча помог мне сесть.
— Я не стану говорить «до свидания», — сказал он через окно. — Я только скажу: «Благослови вас Бог до моего приезда».
Я улыбнулась ему, улыбнулась так, будто не была близка к слезам. И молчала, пока не тронулась карета. Только когда фигура Джеймса скрылась из глаз, я прошептала очень тихо и очень печально:
— До свидания, Джеймс, до свидания, мой любимый. До свидания.
Путешествие наше было нетрудным. Дети уже поджидали нас в наемном дилижансе на углу Рыбного Мола, и мы даже не стали останавливаться. Я только помахала им из окна, три сияющие физиономии энергично закивали мне в ответ, и их экипаж тронулся следом за нашим. С дядей Джоном оказалось приятно путешествовать. В карете было тепло, мы закутались в шерстяные одеяла, а наши ноги согревали теплые кирпичи. Когда мы останавливались поменять лошадей, нам подавали горячее питье, а в гостиницах мы располагали собственной гостиной с топящимся камином, и даже мама рассмеялась, глядя на физиономии детей при виде поданного обеда и убранства их собственных комнат.
Утром второго дня, когда дядя Джон подписывал счет, я вышла заказать экипаж для последнего отрезка пути. Джем Денч стоял во дворе, преисполненный собственной важности и почем зря ругая конюхов за плохое обращение с лошадьми. Я тревожно взглянула на них, но, на мой взгляд, все было в порядке. Солнце сияло с голубого неба, но низкие белые тучки на горизонте предвещали близкий снегопад.
Сквозь шум постоялого двора и грохот колес подъезжающего экипажа я расслышала пение, такое чистое и высокое, словно оно доносилось до меня прямо с небес. Словно пели белые тучи, что лежали на горизонте, там, где располагался мой дом. Так могли петь солнечные лучи, протянувшиеся ко мне, чтобы согреть меня. Я засунула руки поглубже в меховую муфту и прислонилась к двери. Вайдекр звал меня.
Леди в подъехавшем экипаже оглядела меня с любопытством, к которому я успела привыкнуть в Бате. За это время я немного выросла и чуть поправилась на тамошних замечательных булочках. Теперь я была такого же роста, как мама. Я стала носить такие же высокие каблуки, как она, и даже научилась легонько постукивать ими при ходьбе. Более того, за долгие недели в городе я приобрела известный шарм и элегантность, а также обрела то чувство, которое мама называла «высокомерие Лейси». Оно диктовало мне гордо нести голову и ступать по земле с таким видом, словно бы мне принадлежало все в округе по меньшей мере на сотню миль во всех направлениях.
Я вежливо улыбнулась леди и велела Джему сообщить моим родителям, что мы уже готовы выезжать. Он подал карету к самым дверям, и мама с дядей Джоном вышли из гостиницы.
— Какая чудесная погода, — вздохнула мама, когда мы выехали из городка и направились по широкой, просторной дороге.
— Завтра может быть снег, — сказала я. — А в Вайдекре он, наверное, уже выпал.
Ночью все хорошо подморозило, и земля была твердой и гулкой под нашими колесами. Джем предложил отправиться по верхней дороге среди холмов до самого Питерсфилда, и мы рискнули попытать наше счастье, надеясь не застрять в грязи. И оказались правы. Мороз сковал грязь, превратив ее в лед, и мы были вознаграждены за свою смелость красотой самого чудесного пейзажа Англии: границ между Хемпширом и Суссексом. Разумеется, особенно чудесным со стороны Суссекса.
Большие дома стояли за изгородями из буковых ветвей, которые ухитрились сохранить свои коричнево-пурпурные листья. Трава под ними была белоснежной от инея, а каждая ветка склонившихся над дорогой деревьев казалась серебряным жезлом. Крохотные речки молчали, скованные льдом, и спокойно лежали под мостами. Было не слишком холодно, и ватаги ребятишек играли около домов. Такой же пейзаж окружал мой родной дом, и по сотне знакомых примет я уже знала, что земля у нас сухая и трескучая от мороза, но не слишком глубоко промерзшая. Воды Фенни высоки, но половодья нет, и на общественной земле много прогалин без снега, на которых можно посидеть, подставив лицо весеннему солнышку.
В Мидхерст мы спустились с крутого холма, установив тормоза на скользящих колесах. Мы проехали город, нигде не задерживаясь, я только обратила внимание, что дома здесь были так близко расположены к дороге, что многих из них можно было бы коснуться кончиком кнута. Был ярмарочный день, и улицы оказались запружены народом, торговые ряды открыты, и товары продавались прямо на площади. Взглянув на цену пшеницы, я поняла, что она довольно низка — верный признак хороших запасов, сделанных торговцами, и спокойной, сытой зимы для бедняков. Там же стояла довольно большая толпа ищущих работу. По некоторым из них было заметно, что они голодали. В отдаленном конце площади собралась небольшая кучка нищих, одетых в тряпки и синих от мороза. Один из них лежал на ступеньках лицом вниз, видимо, мертвецки пьяный. Когда мы проезжали мимо, я разглядела дыры в его башмаках.
Миновав окраины города, мы свернули на дорогу, ведущую в Чичестер. Мое сердце забилось чуточку быстрее, и я наклонилась вперед и прильнула к окну, будто впитывала кожей воздух родных мест, о которых тосковала так долго. Пение в моей голове было подобно благовесту колоколов, зовущих меня домой. Теперь я уже не поторапливала экипаж, поскольку леса с одной стороны дороги были лесами Вайдекра, а поля с другой ее стороны — его полями. Я была дома.
Дядя Джон улыбался мне.
— Вы похожи на жокея, участвующего в продолжительном забеге и наконец выигравшего его, — сказал он весело. — Можно даже подумать, что вы сами тянули карету, такое облегчение читается на вашем лице.
— Ну конечно, — сказала я с чувством. — Это громадное счастье — быть дома.
Мы свернули к воротам у сторожки, и я помахала детишкам Ходжетов, высыпавшим на дорогу. Наконец мы оказались у Дауэр-хауса, и я уже просто себя не помнила от радости.
— А теперь у меня для вас полтора сюрприза, Селия и Джулия! — воскликнул дядя Джон. — Взгляните, пожалуйста, как мы, холостяки, работали без вас, чтобы привести в порядок этот маленький домик.
Мы вошли и остолбенели. Перемена была полная. С тех пор как дядя Джон вернулся домой, мама ни разу не покупала дорогих вещей для меблировки дома. Но дядя Джон совершил чудо. Старая мебель, которая служила нам всю жизнь еще со времен Вайдекр-холла, была выброшена, маленькие коврики, расстеленные, чтобы сделать дом менее гулким и холодным, тоже исчезли. Их место заняли превосходные толстые ковры чистой шерсти, на которых стояла великолепная мебель, сделанная из тикового и махагонового дерева.
