Мы вместе прошли в конюшню. Над каждым стойлом была прикреплена табличка с именем лошади, но я не умела читать и недоумевала, куда же мне пристроить Сноу.
— Вы не умеете читать? — удивленно спросил Уильям.
Забрав у меня лошадь, он отвел ее в самое лучшее стойло подальше от сквозняков. Блубелли поставили в соседнее стойло, а потом разместили остальных пони. Везде для них были приготовлены сено и вода.
— Когда вы будете их выводить, — объяснил он, — идите вон по той тропинке, там за садом есть специальное поле, чтобы выгуливать лошадей.
— А чем здесь занимаетесь вы? — раздраженно спросила я. — Разве не вы будете ухаживать за лошадьми?
Уильям уставился на меня из-под своей спутанной гривы.
— Я делаю то, что мне скажут, — недоуменно ответил он. — Роберт Гауэр взял меня из работного дома. Если он велит мне быть грумом, то я буду им. Я работал им прошлой зимой и позапрошлой тоже. Но сейчас это ваша работа, а я буду выполнять тяжелую работу по дому и все остальное. Я делаю все, что мне прикажут. Я так благодарен мистеру Роберту Гауэру и не имею никакого желания отправиться обратно в работный дом.
Данди бросила на меня многозначительный взгляд.
— А сколько он вам платит? — спросила она.
Уильям прислонился к двери и почесал в затылке.
— Он совсем не платит мне, — откровенно признался он. — Я живу на его счет, так же как миссис Гривс и Джек.
— Неужели он и миссис Гривс не платит? — поразилась я, вспомнив эту опрятную почтенную женщину.
— Ее тоже взяли из работного дома, — объяснил Уильям. — Мистер Гауэр поручил ей смотреть за домом, и она тут хорошо питается. Кроме того, каждые три месяца он дает ей немного денег на новые передники и на стирку. А зачем ей еще деньги?
— Для себя, — угрюмо ответила я. — Например, если она захочет уйти отсюда.
— Она никогда этого не захочет, — хихикнул Уильям. — Так же, как и я. Куда она пойдет? Разве что обратно в работный дом. Никому не нужна прислуга без рекомендаций, да и зачем платить жалованье, когда всегда можно нанять человека оттуда. А вам разве платят? — поинтересовался он.
Я собиралась ответить утвердительно, но потом задумалась. Роберт действительно платил мне пенни в день. Но из этой мизерной суммы я должна была расплатиться с ним за юбку и бриджи, так что когда мои пенни собирались в шиллинг, я отдавала их обратно Роберту.
— А у тебя есть деньги, Данди? — спросила я.
— Нет, — последовал ответ. — Я должна выплачивать Роберту за материал для моей амазонки. Я еще задолжала ему два шиллинга.
— Мы все в одинаковом положении, — с непонятным удовлетворением сказал Уильям. — Но ведь у вас есть такая чудесная комнатка наверху.
Мы с Данди быстро взбежали по лестнице без перил и оказались в первой в нашей жизни собственной спальне. Комнату загромождали огромный комод и камин, рядом с которыми лежали два соломенных матраца с одеялами. Два маленьких окошка выходили на конный двор.
— Как славно! — воскликнула Данди с восторгом и тут же бросилась к осколку зеркала, прибитому к стене. — Наша собственная комната! Наше собственное зеркало! Просто замечательно!
Я выглянула в окно. За конным двором виднелась улица с уютными коттеджами, за ними зеленели поля и сверкало серебро широкой реки.
— Пойдемте пить чай, — пригласил нас Уильям, возникнув в дверях. — Он уже готов. Принести вещи можно попозже.
Данди обернулась к нему с высокомерием обладательницы собственных покоев.
— Разве ты не знаешь, что надо стучать, прежде чем входить в комнату дам? — раздраженно спросила она.
Улыбка сползла с его круглого лица, и он покраснел до корней волос.
— Прошу прощения, леди, — пробормотал он и скрылся из виду. — А чай все-таки готов, — донесся до нас его упрямый голос.
— Пойдем! — Я оторвала Данди от зеркала, кувшина и ванны, не дав ей даже осмотреть сундук для одежды, которой у нас не было.
Первые два дня в Уорминстере прошли незаметно. Все, что я должна была делать, — это ухаживать за лошадьми и кормить их. И чтобы прогнать скуку, я вновь и вновь перемывала конюшню. Я ни разу в жизни этого не делала, и Уильям не удосужился научить меня.
У Данди были свои проблемы. Она взбунтовалась, когда миссис Гривс пригласила ее на кухню и предложила ей надеть простую серую юбку и белый передник. Сестра уцепилась за свой наряд и наотрез отказалась с ним расставаться.
— Это приказ хозяина, — коротко сказала миссис Гривс.
Тогда Данди все-таки надумала переодеться, но она схватила свои вещи и унесла якобы постирать, а потом отказалась возвратить.
Улучив момент, когда Роберт осматривал конюшню, она нажаловалась ему.
— Я предупреждал тебя, — отрезал он. — Здесь живут скромные, богобоязненные люди, и тут не место наряжаться, словно цыганская шлюшка. В воскресенье мы пойдем в церковь, и вы должны быть одеты подобающим образом.
— Я не пойду в церковь, — оскорбленно возразила Данди. — Я там сроду не бывала.
— Ты тоже, Меридон? — Роберт искоса взглянул на меня.
Я кивнула ему.
— Вы даже не крещены? — с ужасом спросил он, будто испугавшись заразиться от нас безбожием.
— Как это не крещены! — со своеобразной гордостью ответила Данди. — Нас несколько раз крестили. И всегда платили за это пенни. Но в церкви мы никогда не были.
— А теперь будете ходить туда, — ответил Роберт. — Как и все мои домашние. А тебе, Меридон, миссис Гривс приготовила платье. Ты будешь надевать его, когда соберешься в деревню.
Я промолчала, обдумывая, как бы увильнуть.
— И не вздумай сопротивляться. Здесь я хозяин. А ты — благородная молодая особа, и тебе следует вести себя соответственно.
Я молча кивнула.
— Ты ведь раньше носила юбку, не так ли? — спросил Роберт. — В первый день, когда я тебя увидел, ты дрессировала лошадь в какой-то цветастой юбке и прекрасно себя при этом чувствовала. Правда?
— Да, — нехотя призналась я. — Но мужские бриджи мне больше нравятся. В них удобнее работать.
— Ты и будешь в них работать.
На этом разговор был закончен.
Данди подождала, пока Роберт отвернется от нас, и присела в насмешливом реверансе.
— Циркач-сквайр, — пробормотала она себе под нос.
В тот же вечер миссис Гривс положила передо мной на чисто вымытый кухонный стол нижнюю юбку, сорочку, серое платье и передничек. Там был даже белый накрахмаленный чепчик.
— Это на завтра, чтобы ты могла пойти в церковь, — сказала она.
— А что, если я откажусь пойти? — подняла я на нее глаза.
Она прямо остолбенела от изумления.
