— Нет там никакого тифа, — покачал головой Уилл. Он говорил очень тихо и спокойно, но я отчетливо чувствовала, что он зол. — Просто у одной женщины началась горячка от голода. Она не была больна тифом, она умирала от горячки.
— Это она тогда стояла на крыльце? — спросила я.
— Вы видели это, да? — Его голос стал грубым, видимо от удивления, что можно смотреть на такое откровенное горе и ничем не помочь. — Да, это она цеплялась за столб. Ей некуда было податься, а в работный дом она боялась идти, так как там у нее отняли бы детей. Я привез ее и детей в свой дом. Пока для них это подойдет.
— Собираетесь поступить к ним в няньки? — спросила я насмешливо.
Мне хотелось обидеть Уилла, я разозлилась на него за то, что он взял эту женщину и ее детей к себе. И будет жить с ними как с семьей.
— Я, пожалуй, предпочел бы жить с тремя детьми в моем доме, чем с одним великовозрастным дитятей в Холле, — поддразнил меня Уилл.
— Вы имеете в виду лорда Перегрина? — переспросила я таким тоном, каким обычно леди Кларенс говорила со слугами.
Уилл гневно глянул мне в глаза.
— Не смейте так со мной разговаривать, глупая девчонка, — закричал он. — Не понимаю, зачем вы пытаетесь изображать из себя то, чем на самом деле вы не являетесь. Лучшей подругой вашей матери была девочка из деревни, сама она была влюблена в Джеймса Фортескью. Но леди Лейси никогда не позволила бы себе говорить так, как вы сейчас! А ваша бабушка Беатрис, которая ругалась как кучер, и то отшлепала бы вас, если бы услышала, как вы разговариваете с рабочим человеком.
Я вонзила каблуки в бока Кея, и он встал на дыбы. Вцепившись в поводья, я крикнула прямо в лицо Уиллу:
— Вы уволены, Уилл Тайк! Уволены и можете убираться ко всем чертям! И чтоб вы сегодня же очистили ваш дом от этих выродков. Прочь с моей земли и не смейте возвращаться!
Упершись руками в бока, Уилл в ответ закричал на меня:
— Вы забываетесь, Сара Лейси! По-моему, вы еще несовершеннолетняя и не можете ни нанимать, ни увольнять. Я получаю приказы от Джеймса Фортескью и знать не хочу никого другого. Так что можете отправляться к лорду Пери и передайте ему привет от меня!
— Да я выгоню вас в ближайшие же двенадцать месяцев, — продолжала кричать я, выплескивая весь свой гнев и свою обиду. — Я выхожу замуж за лорда Пери, как только закончится осень. Вся земля от Мидхерста до Кокинга станет тогда нашей, и мы еще посмотрим, кто тут будет отдавать приказы и где вы сможете найти работу.
При этих словах он одним молниеносным прыжком рванулся ко мне. Кей даже вздрогнул от неожиданности и подался назад. Схватив меня за талию, Уилл стащил меня прямо в воду, и мои новые ботинки оказались мокрыми. Он ухватил меня за плечи и принялся трясти так, что у меня даже голова закружилась.
— Что?! — закричал он.
Я зло глядела на него, ничуть не испуганная.
— Да-да, я выхожу замуж за лорда Пери. Его мать знает об этом и очень рада за нас. Скоро будет объявлена помолвка.
При этих словах Уилл резко отпустил меня, так что я даже пошатнулась, и пошел прочь, тяжело переставляя ноги в сапогах, полных воды. Я вихрем взлетела на коня, словно была на арене, и заставила себя улыбнуться, догнав его.
Но первый же взгляд на его лицо стер мою злобную улыбку, как будто ее и не бывало. Его глаза буквально жгли меня.
— Вы выходите за него замуж? — спросил он.
— Да, — тихо проговорила я.
Весь мой гнев схлынул, и не осталось ничего, кроме стыда, от взгляда его горящих вопрошающих глаз.
— Вы сообщили об этом Джеймсу Фортескью?
— Я напишу ему сегодня.
— Сара, скажите, вы хотите этого?
— Да, — произнесла я.
Мне так хотелось объяснить ему, что я не могу больше жить в одиночестве, что я хочу иметь семью и свой собственный дом. И что мы с Пери похожи друг на друга: оба нежеланны, нелюбимы, одиноки.
— Я уеду отсюда, как только вы поженитесь, — холодно сказал Уилл. — И я предупрежу людей в деревне, что наши надежды и чаяния — все пошло прахом.
Он повернулся и пошел прочь. Кей и я не отрывали от него глаз. Плечи его были опущены, сапоги смешно чавкали на каждом шагу. Я попыталась было рассмеяться, но смех замер у меня на губах. Когда он исчез из виду, я повернула лошадь и медленно направилась в сторону Хаверинг-холла.
Я сделала все, как и собиралась. Это не потребовало от меня больших усилий. Я сообщила мистеру Фортескью о своем решении и ждала его ответа без всякого волнения. Он был озадачен и недоволен, разумеется, но поделать ничего не мог. Его честный и прямой ответ, однако, заставил меня задуматься, правильно ли я поступаю. Леди Кларенс попросила разрешения взглянуть на письмо и прочла его вслух, высмеивая каждую фразу. Затем она сочинила за меня ответ, в котором я благодарила за советы, но от принятого решения не отказывалась, и рекомендовала обратиться к адвокатам семьи Хаверинг.
— Не мешало бы вам напомнить ему, что он несколько поздно начал беспокоиться о вашем счастье. Ему следовало бы сделать это лет шестнадцать назад. Но тогда он был слишком занят превращением Вайдекра в земной рай, я полагаю.
Это подействовало мгновенно, и письмо, отосланное мистеру Фортескью, было холодным и невеликодушным. Больше я о нем ничего не слышала.
Я не слышала больше и об Уилле. Но мне часто казалось, что я вижу его глаза, глядящие на меня с болью и гневом. Однажды мне приснилось, что он уходит от меня: я позвала его, и, обернувшись, он улыбнулся мне так тепло и ласково, как никогда не улыбался наяву. Проснувшись, я поняла, что не позову его никогда в жизни и пропасть, возникшая между нами, слишком глубока.
Пери и я стали много дружнее, и он был единственным близким мне человеком в эти ясные дни позднего лета, когда леди Кларенс учила меня разливать чай и играть в карты, делая это как леди, а не как карточный шулер. Пери сидел за столом напротив во время этих уроков, и, когда его мать хвалила меня, он сиял, как мог бы сиять добросердечный, но бездарный ученик, при виде успехов своего более способного друга.
— Ты будешь украшением общества, — пообещал он мне, видя, как леди Кларенс учит играть меня в пикет.
— Не знаю, как насчет украшения, но лучшим игроком в обществе будет, — улыбнулась леди Кларенс, признавая свой проигрыш. — Сара, не знаю, где вы учились играть, но с вами лучше не делать больших ставок.
Я улыбнулась и ничего не ответила, вспомнив на минуту об отце и его подвигах с засаленной колодой карт в деревенских гостиницах.
«Ну, кто хочет сразиться в картишки? — предлагал он. — Играем только на пиво, просто ради интереса». К столу подсаживались толстые фермеры с деньгами, полученными за ренту, или арендаторы, чьи деньги тоже жгли им карман. Отец надувал их одного за другим, неважно, пьяным он был или трезвым. Карты были, пожалуй, единственным занятием, в котором он достиг успеха.
