И тут Эдуард вспомнил о своей жене и новорожденном сыне, которые ждали его возвращения, сама жизнь которых зависела от того, победит он сейчас или проиграет. Впрочем, на размышления о том, что с ними станется, если он проиграет бой, у него попросту не было времени. Эдуард осознавал, что его люди, так мужественно боровшиеся с ним рядом, начинают постепенно слабеть и отступать под натиском превосходящей их по численности силы противника. Да и сам Эдуард уже устал, вынужденный без передышки махать мечом, рубить, колоть, убивать — иначе он и сам сразу был бы уничтожен. В бешеном напряжении схватки Эдуард успел лишь мельком заметить — это было почти видение, но очень яркое, — как сражается его младший брат Ричард. Тот без устали орудовал мечом и копьем и упорно продвигался вперед, только вперед, и все же казалось, что и у Ричарда правая рука вот-вот бессильно повиснет плетью. Эдуард вдруг представил себе, как Ричард остается один на поле боя, как вынужден отражать бесконечные атаки неприятеля, не имея рядом ни брата, ни друга, и такой гнев вдруг охватил Эдуарда, что он, громогласно взревев: «Йорк! Бог и Йорк!» — с новой силой ринулся вперед.
А тем временем граф Оксфорд, заставив своих бойцов перейти на бег, отдал приказ идти в атаку, поскольку ему показалось, что он видит поле брани. Он рассчитывал вывести свой отряд противнику в тыл и внезапно вынырнуть из тумана, отлично понимая, какой хаос тогда поселится в рядах йоркистов. Пожалуй, рассуждал Оксфорд, это будет не хуже, чем приток свежих сил, явившийся на помощь ланкастерцам, который вызовет у врагов такой же ужас, как если бы они неожиданно угодили в засаду. Отряд графа выскочил из тьмы, размахивая перепачканными кровью мечами и пиками, в тыл сражавшимся — но, увы, это оказались не воины Йорка, а ланкастерцы, которые во время битвы не только спустились с холма, но и развернулись вдоль дороги.
— Предатель! Измена! — пронзительно вскрикнул кто-то из ланкастерцев, получив удар мечом в спину и увидев перед собой графа Оксфорда.
Один из командиров оглянулся на этот возглас, и взору его предстало поистине ужасающее зрелище: с тыла на них наступали новые отряды Йорка! В тумане он, разумеется, не сумел толком рассмотреть их боевое знамя, но был уверен, что заметил на нем символ Йорков — яркое полдневное солнце во всей своей красе. Огромный отряд свежих воинов, гордо размахивая флагом Йорков, мчался прямо на них со стороны Барнета, выставив мечи, размахивая боевыми топорами и копьями, и рты атакующих были разинуты в яростном крике. Знамя Оксфорда с символом лучей восходящего солнца этот командир ошибочно принял за знамя Йорков и решил, что противник обошел ланкастерцев с тыла и начинает яростно их теснить. Надо сказать, эти воины и впрямь бились так, словно им нечего терять; все больше и больше свирепых бойцов выныривало из тумана, и казалось, что натиск этой огромной армии призраков никому сдержать не под силу.
«Поворачивайте! Поворачивайте!» — в панике заорал кто-то, потом кто-то еще крикнул: «Перестраивайтесь! Отходите назад!» И это был правильный приказ, но уж больно панически звучал голос того, кто его отдал. Воины пытались развернуться и отступить от надвигавшегося на них «войска Йорков», но обнаруживали, что с другой стороны их тоже теснит огромное количество Йорков, а проклятый туман не давал им различить знамена своих союзников. Воинам казалось, что они со всех сторон окружены врагами, что под натиском превосходящих сил противника им грозит неминуемая гибель, и в этой суматохе самообладание окончательно им изменило.
Тщетно граф Оксфорд пытался приказами остановить своих людей, сражавшихся с собственной армией. Тщетно он призывал их не отступать и продолжать битву за Ланкастеров. Было уже слишком поздно. Те, кто успел разглядеть знамя Оксфорда с лучами утреннего солнца и самого графа, размахивавшего этим знаменем посреди всей этой неразберихи и громко призывавшего своих воинов к порядку, сочли, что граф прямо во время сражения переметнулся на сторону неприятеля — что, кстати, происходит в жизни не так уж и редко. И те, кто находился от графа достаточно близко, его старинные друзья и соратники, набросились на него, точно разъяренные псы, поскольку человек, ставший предателем во время боя, гораздо хуже врага и заслуживает только смерти. Но большая часть ланкастерцев, окруженная туманом и поверженная в хаос, понимала лишь, что на них неожиданно напали новые отряды неведомых воинов, сотканных из облаков и тумана, что силы эти стремительно продвигаются вперед и число их все множится. Кто знает, сколько еще этих воинов-призраков скрывается во мраке на той стороне дороги? Кто знает, какое войско вдруг поднимется прямо из речных глубин? Какого еще страшного врага этот Эдуард, женатый на ведьме, призовет себе на помощь из рек, ручьев и родников? Ланкастерцы слышали звуки битвы и пронзительные возгласы раненых, но не видели никого из своих лордов и даже командиров своих не могли различить в этом тумане. Ситуация на поле боя постоянно менялась, вокруг все было залито каким-то фантастическим полусветом; невозможно было даже понять, кто в данную минуту сражается рядом с тобой — враг или друг. Ланкастерцы сотнями бросали оружие и спасались бегством, прекрасно осознавая, что в этой войне пленных не будет. А это означало, что проигравшего ждет верная смерть.
Эдуард, прорвавшись в самый центр сражения, колол, рубил и резал, нанося удары направо и налево; рядом с ним Уильям Гастингс с обнаженным мечом в одной руке и с кинжалом в другой громовым голосом ревел: «Победу Йорку! Победу Йорку!» — и его солдаты верили этому кличу; впрочем, верили ему и воины Ланкастеров, на которых из тумана с фланга и с тыла обрушивались все новые и новые силы противника. К тому же ланкастерцы внезапно лишились своего предводителя: Уорик, почувствовав, что пора спасаться, велел пажу подать ему коня, взлетел в седло и галопом поскакал прочь.
Его бегство послужило сигналом к завершению сражения, к тому моменту рассыпавшегося на множество отдельных очагов. «Коня мне! Скорей! — крикнул Эдуард своему пажу. — Давай скорей сюда моего Фьюри!» Уильям Гастингс, подставив скрещенные руки, подсадил, точнее забросил своего короля в седло, затем и сам взлетел на коня и ринулся за своим дорогим другом и повелителем. А следом и все командиры Йорков помчались вдогонку за Уориком, громогласно его проклиная.
Моя мать со вздохом выпрямилась, и я помогла ей закрыть окно. Мы обе бодрствовали всю ночь и были очень бледны.
— Все кончено, — уверенно произнесла мать. — Твой враг мертв. Твой первый и самый опасный враг. Уорику больше не быть «делателем королей». Теперь ему предстоит встреча с иным Королем. Вот пусть и объяснит Царю Небесному, что и зачем он вытворял с нашим бедным королевством здесь, на земле.
— Как думаешь, мои мальчики живы?
— Да, живы, я в этом уверена.
Руки мои судорожно сжались, ногти впились в ладони, точно кошачьи когти.
— А Георг Кларенс? — осведомилась я. — Что ты знаешь о нем? Ну же, мама: он погиб на поле боя?
Мать улыбнулась.
— О нет, Георг, как всегда, на стороне победителя! Эдуард выиграл это сражение, а значит, Георг пока с ним. И тебе, возможно, еще придется простить Георгу гибель твоего отца и брата. А мне — забыть о мести и предоставить ее Господу нашему. Так что Георг, вероятно, проживет еще долго. В конце концов, он ведь родной брат короля. Неужели ты решилась бы убить принца королевской крови? Неужели ты смогла бы уничтожить законного наследника дома Йорков?
