Возникла короткая пауза, во время которой я пыталась уразуметь, до какой степени моя мать считает меня бесполезной и ненужной.
— Ясно. Все ясно, — довольно спокойно отозвалась я. — Мне еще повезло: меня, пусть даже отчасти, оценил наш Господь, хоть для тебя я никакой ценности и не представляла. Как и для моего отца.
Мать кивнула, словно все это было само собой разумеющимся. Она по-прежнему совершенно меня не понимала, и я знала, что никогда не поймет; ей никогда и в голову не придет приложить для этого даже самое маленькое усилие, и в голову не придет, что я вполне заслуживаю понимания. Для матери я, как она только что весьма недвусмысленно выразилась, являюсь лишь неким средством для достижения главной цели, «мостиком».
Однако я решила продолжить допрос и заставить ее вспомнить, что она, невольно допустив оплошность, была со мной откровенна.
— Итак, вернемся к моему отцу. Почему все-таки он совершил самоубийство? Зачем он взял на душу такой грех? Ведь его душа после этого отправилась прямиком в ад. Должно быть, тебе стоило огромных усилий похоронить его в святой земле. Нелегко было, наверное, плести эту паутину лжи?
Отойдя от окна, мать устало опустилась на скамью возле жарко горевшего камина и тихо сказала:
— Ты права; я сделала все, что могла, защищая наше доброе имя. Так поступил бы любой представитель столь знатного семейства. Твой отец, вернувшись из Франции, только и делал, что хвастался своими победоносными сражениями, но вскоре в народе пошли нехорошие слухи. Люди говорили, что он вел себя неподобающим образом, что не совершил ровным счетом ничего полезного и, чтобы сохранить английские владения на территории Франции, присвоил армию и средства, столь необходимые верховному командующему, Ричарду Йоркскому, который и в самом деле воевал как истинный герой. Ричард Йорк успешно вел наступление, а твой отец только мешал ему: например, осадил один город, но совершил непростительную ошибку, поскольку выяснилось, что этим городом владеет герцог Бретани, наш союзник, и город пришлось вернуть. Из-за этого безумного поступка мы чуть не лишились союза с Бретанью, а это могло дорого нам стоить. Но твой отец, конечно, об этом не думал. Он установил налог, желая собрать как можно больше денег с завоеванных французских территорий, надо заметить, совершенно противозаконный, но гораздо хуже было то, что все собранные средства он оставлял себе. Он утверждал, что у него есть план величайшей военной кампании, а в действительности водил людей за нос, и они вернулись домой и без победы, и без добычи. Можешь себе представить, как они были против него настроены; да они открыто называли своего лорда и военачальника обманщиком. Наш король очень любил его, но даже королю не удалось представить дело так, будто твой отец отлично справляется с порученной задачей. В Лондоне провели судебное расследование, затем должен был состояться суд, и он сумел избежать позора, лишь совершив самоубийство. А ведь все вполне могло закончиться даже тем, что его отлучил бы от церкви сам Папа Римский. Твоего отца должны были обвинить в предательстве, при таком исходе он закончил бы свою жизнь на плахе, а ты потеряла бы все свое состояние. Мы были бы лишены всех прав, уничтожены, но ему все-таки удалось избавить нас от этого — увы, лишь тем, что он нашел спасение в смерти.
— Значит, ему грозило отлучение от церкви? — спросила я; эта перспектива ужаснула меня больше всего.
— Люди сочиняли о нем песенки! — с горечью воскликнула мать. — Они смеялись над его глупостью и наслаждались нашим унижением. Ты представить себе не можешь, какой это был стыд! Я оградила тебя от всего этого — от позора, связанного с именем твоего отца, — но не получила ни малейшей благодарности. Ты еще абсолютное дитя, и тебе неведомо, что он прославился как величайший для своего времени пример редкостной переменчивости фортуны, каждый поворот колеса которой сопряжен с жестокостью. А ведь твой отец от рождения имел самые лучшие перспективы, самые лучшие возможности, но ему вечно не везло, не везло фатально. Во время своего первого боя — это было на территории Франции — он еще совсем мальчишкой сражался в конном строю, и его взяли в плен, где он провел целых семнадцать лет. Наверное, это его навсегда и сломило. Все эти годы он думал только о том, что никому нет до него дела, что никто не намерен его выкупать. Возможно, мне давно уже следовало не обращать внимания на твою тягу к знаниям, на твою страсть к чтению, к наставникам, к занятиям латынью, а прежде всего преподать тебе этот урок, научить тебя одному: постараться никогда не быть невезучей, не быть такой, каким был твой отец.
— И все знают об этом? — пролепетала я, будучи в ужасе от того позора, который, сама того не ведая, получила в наследство. — Например, Джаспер? Джаспер знает, что я дочь труса?
Мать пожала плечами.
— Все знают. Хотя мы, конечно, уверяли, что он был просто измучен бесконечными военными походами и умер, находясь на службе у своего короля. Но ведь людям рот не заткнешь; они все равно говорят то, что считают нужным.
— Неужели мы действительно такая несчастливая семья? — вздохнула я. — Как по-твоему, я тоже унаследовала отцовскую невезучесть?
Этот вопрос мать проигнорировала; она поднялась и молча оправила юбку, стряхивая с нее то ли кусочки золы, то ли свое горькое невезение.
— Мы действительно такие невезучие? — снова попыталась я. — Скажи мне, матушка, прошу тебя.
— Ну я-то нет! — ответила она довольно резко, словно обороняясь. — Я урожденная Бошан, я из другого семейства, а после смерти твоего отца я снова вышла замуж и переменила фамилию. Так что теперь я Уэллес. Но ты, возможно, и унаследовала от него невезучесть. Возможно, невезение свойственно вообще всем Бофорам. Впрочем, ты, пожалуй, еще сумеешь переломить судьбу, — равнодушно добавила она. — В конце концов, тебе уже повезло: ты родила мальчика. И теперь твой сын — наследник дома Ланкастеров.
Обед подали очень поздно; герцог Бекингем следовал тем же обычаям, что и при дворе короля, и его ничуть не заботила дороговизна свеч. По крайней мере, мясо здесь было приготовлено как полагается, не то что в замке Пембрук, и среди угощений имелось еще немало всякой всячины: сластей и печенья. Я обратила внимание на то, что за этим столом, где все так красиво и изысканно, манеры Джаспера весьма изменились, став вполне куртуазными; и впервые я поняла, что он живет двойной жизнью: в своем приграничном замке на самой окраине королевства он ведет себя как грубый и простой воин, но, оказавшись в доме знатного лорда, тут же превращается в настоящего придворного. Джаспер заметил, что я слежу за ним, и подмигнул мне, словно призывая вместе хранить тайну того, каким становится наше поведение, когда нам не нужно показывать себя с наилучшей стороны.
Мы отлично пообедали, а после трапезы нас развлекали шуты, жонглеры и молодая певица. Затем мать кивнула мне и велела отправляться спать, словно я все еще ребенок; спорить с ней в присутствии столь знатной компании я не могла, и мне осталось лишь поклониться и уйти. Удаляясь, я снова бросила быстрый взгляд на своего будущего мужа. Он, прищурившись, сверлил глазами девушку, по-прежнему развлекавшую нас пением, и по губам его блуждала улыбка. Увидев, как он смотрит на нее, я почувствовала, что мне уже и самой хочется поскорее исчезнуть. Меня просто тошнило от этих мужчин! Да, мне были настолько отвратительны все мужчины на свете, что я даже себе самой боялась в этом признаться!
