На следующий день оседланные лошади уже били копытами на конюшенном дворе; я должна была опять отправиться в замок Пембрук и оставаться там до окончания моего годичного траура, а потом снова выйти замуж — за этого чужого человека с такой противной улыбкой. Мать пришла попрощаться со мной и стояла рядом, наблюдая, как грум подсаживает меня на седельную подушку позади старшего конюха, служившего у Джаспера. Самому Джасперу предстояло скакать впереди вместе с небольшим отрядом охраны. Остальные сопровождающие ждали, когда я буду готова тронуться в путь.
— После того как ты станешь женой сэра Генри, тебе придется оставить сына на попечение Джаспера Тюдора, — заявила вдруг мать, словно эта мысль посетила ее голову только что, в самую последнюю минуту.
— Нет! — сердито бросила я. — Мой мальчик поедет к сэру Генри вместе со мной. Я ни за что не расстанусь с ним. Он должен быть со мной. Он мой сын. Где же ему еще быть, как не со своей матерью?
— Но это невозможно, — решительно возразила она. — Все уже решено. Он должен остаться с Джаспером. Джаспер обеспечит его всем необходимым. С ним твой сын будет под надежной охраной.
— Но это мой сын!
Мать только улыбнулась.
— Ты и сама еще почти ребенок и не можешь должным образом воспитывать наследника нашего дома и гарантировать его защиту. А времена сейчас трудные, Маргарита. Тебе пора бы уже это понять. Твой сын для нас чрезвычайно ценен. Вдали от Лондона его будет подстерегать куда меньше опасностей, к тому же власть пока в руках этих Йорков. Уверяю тебя, в Пембруке ему будет гораздо спокойнее, чем где-либо еще. В Уэльсе любят Тюдоров. И Джаспер станет беречь его, как родного сына.
— Но он мой родной сын, а вовсе не Джаспера! Он принадлежит мне одной!
Сделав пару шагов, мать положила руку мне на колено.
— Тебе лично ничего не принадлежит, Маргарита. Ты и сама являешься собственностью своего мужа. Мне удалось снова подыскать тебе хорошего супруга, весьма близкого к короне, родственника Невиллов и сына самого могущественного герцога в Англии. Будь благодарной, детка. А о твоем сыне и без тебя отлично позаботятся; и в будущем у тебя будут еще сыновья, на этот раз от Стаффорда.
— Я и в первый-то раз чуть не умерла! — вырвалось у меня.
Мне было наплевать на то, что передо мной, понурив плечи, сидит конюх Джаспера и притворяется, будто не слышит нашего разговора.
— Знаю, — спокойно отозвалась мать. — И это цена того, чтобы называться женщиной. Твой муж исполнил свой долг и умер. Ты тоже исполнила свой долг и осталась жива. Мы уже обсуждали, что тебе повезло, а твоему мужу нет. Будем надеяться, что и впредь тебе будет только везти.
— А если в следующий раз мне все-таки не повезет? Вдруг и меня тоже преследуют неудачи Бофоров? Вдруг в следующий раз повитухи послушаются тебя и позволят мне умереть? Что, если они поступят так, как ты велела им в прошлый раз: вытащат твоего внука живым из мертвого тела твоей дочери?
Но мать и глазом не моргнула.
— Всегда следует спасать в первую очередь ребенка, а не мать. Так и Святая церковь советует, и тебе это прекрасно известно. Я всего лишь напомнила тем женщинам об их долге. И совершенно необязательно принимать каждое слово на свой счет, Маргарита. Ты все превращаешь в свою личную трагедию.
— По-моему, это и есть моя личная трагедия, если ты, моя мать, приказываешь повитухам спасать ребенка и позволить мне умереть.
Она лишь слегка пожала плечами и отступила на шаг.
— Таков риск, на который приходится идти любой женщине. Мужчины часто погибают в бою, а женщины — в родах. Битва, впрочем, куда опасней. Так что шансы на победу у тебя значительно выше.
— Но что, если мои шансы окажутся слишком малы? Что, если мне не повезет? Что, если я умру?
— Тогда ты должна быть довольна тем, что уже родила одного сына, наследника дома Ланкастеров.
— Мама, клянусь Господом… — начала я, и голос мой дрогнул от сдерживаемых слез. — Клянусь, мне просто необходимо верить, что в этой жизни у меня есть иное, более высокое предназначение, чем быть просто чьей-то женой да еще и переходить из рук одного мужчины в руки другого, надеясь при этом не скончаться в родах.
Мать покачала головой и улыбнулась так, словно эта вспышка гнева — всего лишь жалкий каприз маленькой девочки, недовольной своими куклами.
— Нет, моя дорогая, — произнесла она спокойно и твердо. — Никакого иного предназначения в этой жизни у тебя нет. Так что смири сердце и исполняй свой долг. Увидимся в январе на твоей свадьбе с сэром Генри.
В замок Пембрук я возвращалась в мрачном молчании; мне не приносили радости даже явные приметы наступающей весны. Я отворачивалась от диких нарциссов, золотом и серебром сверкавших на зеленеющих горных пастбищах, и была глуха к настойчивому веселому пению птиц. Мне было безразлично, что чибис низко парит над вспаханным полем, словно пытаясь пробудить меня своим резким посвистом. Да и бекас, камнем падая с неба и издавая звуки, более всего напоминавшие раскатистую барабанную дробь, звал не меня. Я же размышляла о том, что жизнь моя, увы, не будет посвящена Богу и ни в коей мере не станет жизнью избранных. Я буду подписываться всего лишь «Маргарита Стаффорд», я ведь даже герцогиней не стану. Так и буду существовать дальше, точно воробышек, примостившийся на ветке зеленой изгороди, пока меня не убьет ястреб-перепелятник, но смерти моей никто не заметит, и никто не станет меня оплакивать. Мать сама призналась, что моя жизнь не стоит ничьих усилий, что я в лучшем случае могу надеяться лишь на одно: избежать ранней смерти в родах.
Только показались высокие башни Пембрука, как Джаспер пришпорил коня, а потом сам встретил меня в воротах замка с моим малышом на руках.
— Он уже умеет улыбаться! — крикнул мне Джаспер, прямо-таки лучась от счастья, еще до того, как моя лошадь остановилась. — Правда умеет. Я наклонился над колыбелькой, собираясь взять его на руки, а он увидел меня и улыбнулся. Я уверен, что улыбнулся. Вот уж не надеялся, что он так рано начнет улыбаться. Но это точно была улыбка. Возможно, он и тебе улыбнется.
Мы оба с надеждой уставились в темно-голубые глаза младенца. Он все еще с головы до ног был стянут свивальником, точно саваном, и двигать мог только глазами; он даже головы не мог повернуть, бедняжка, полностью лишенный возможности шевелиться.
— Ничего, он тебе потом улыбнется, — успокоил меня Джаспер. — Смотри, он и мне тоже больше не улыбается.
— Это совершенно неважно, — уныло ответила я. — Все равно в конце этого года мне придется оставить его здесь, а самой уехать и выйти замуж за этого сэра Генри Стаффорда. И рожать ему сыновей, хотя, скорее всего, я в первых же родах умру. Так что у моего сыночка нет повода улыбаться; может, он уже чувствует, что останется сиротой.
Шагая со мной рядом, Джаспер свернул к парадным дверям замка; ребенок уютно устроился у него на руках.
— Но тебе же позволят его навещать, — попытался утешить меня Джаспер.
