— Король в плену. Его увезли в Лондон.
— В плену? — воскликнула я, просто не веря своим ушам.
— Именно так.
— А королева?
— Исчезла вместе с сыном.
— Исчезла?
— Во всяком случае, не убита. Полагаю, она успела бежать. Господи, во что превращается эта страна! Мой отец…
Сэр Генри судорожно сглотнул, словно пытаясь проглотить собственное горе, отвернулся и уставился в окно, на пышные зеленые кроны деревьев и обширные поля за ними, где уже золотилась пшеница. Видя эту идиллическую летнюю картину, трудно было представить поле, покрытое жидкой грязью, размешанной конскими копытами, и моего свекра, этого тщеславного аристократа, которого озверевшие солдаты бьют по голове дубинками и рубят топорами, пока он пытается вскочить на лошадь и спастись.
— Сегодня я обедать не буду, — глухим голосом произнес мой супруг. — А ты, если хочешь, можешь спуститься в зал или распорядиться подать обед в свои покои. Я же на рассвете отправлюсь в Нортгемптон за телом отца.
— Мне так жаль… — снова чуть слышно пробормотала я.
— Сотни сыновей проделают тот же путь, — сказал он. — И все мы, мчась туда с разбитым сердцем, будем думать о мести. Вот чего я всегда боялся; вот что приводило меня в ужас. Война отнюдь не так прекрасна и благородна, как тебе всегда казалось; она совсем не такая, какой ее воспевают в балладах. Война — это всегда чудовищная неразбериха и греховная, совершенно напрасная потеря людей. Уже погибло столько достойных граждан нашей страны, а вскоре погибнет еще больше.
Разумеется, я скрыла от мужа, уехавшего верхом по опасной южной дороге, тот страх, что охватывал мою душу при одной лишь мысли о Джаспере. Не нависла ли над ним угроза? Ведь он наверняка был именно там, где развернулся наиболее жестокий бой. Я ни секунды не сомневалась: любому, кто попытался бы проникнуть в шатер короля, Джаспер преградил бы дорогу собственной грудью. Разве мог он остаться в живых, если короля взяли в плен? Если погибло так много благородных людей?
Ответ на все эти вопросы я получила еще до того, как муж успел вернуться домой.
Сестра, я увез одну очень-очень знатную даму и ее сына в тайное место, теперь они скрываются вместе со мной. Не стану уточнять, где именно, — вдруг это письмо случайно попадет в руки предателя. Во всяком случае, теперь я в безопасности; и твоему сыну, когда я с ним прощался, тоже ничто не грозило. Упомянутая дама будет находиться под моей охраной, пока у нее не появится возможность покинуть убежище. Мы потерпели поражение, но нашей борьбе далеко не конец, и та, кого я защищаю, исполнена мужества и уже вновь готова сражаться.
Дж.
Лишь через несколько секунд до меня дошло: Джаспер спас нашу королеву и теперь охраняет ее. Видимо, ему удалось тайно вывезти ее с поля боя и спрятать где-то в Уэльсе. Стало быть, хоть наш король и в плену, но Маргарита Анжуйская на свободе, то есть у нашей армии есть командующий, а также, пока ее сын вне опасности, есть у нас и законный наследник престола. Джаспер, как и всегда, стоит на страже нашего дела, он сумел сберечь самое дорогое. В моей душе не было ни малейших сомнений, что с ним нашей королеве ничто не грозит. Он спрячет ее в одном из своих замков — в Пембруке или в Денби — и будет неустанно о ней заботиться, и она, конечно же, будет бесконечно благодарна ему за спасение и защиту. Он станет ее верным рыцарем, будет служить ей, преклонив колено, и она будет ездить, сидя позади него на седельной подушке и держась своими нежными ручками за его ремень. Ну что ж, подумала я, теперь мне остается только пойти в часовню и открыть священнику, что сердце мое разрывается от греховной ревности; однако я ни за что не признаюсь, кого и к кому я ревную!
Мой муж вернулся домой в весьма мрачном настроении; он уже успел похоронить отца и поручить своего племянника заботам нового опекуна. Маленькому Генри Стаффорду, новому герцогу Бекингему, было всего пять лет, бедняжке. Отца он потерял еще во младенчестве, тот погиб, сражаясь за Ланкастеров, а теперь мальчик лишился и любимого деда. Мой муж тяжело переживал трагедию, постигшую его семью, но я была не в силах ему сочувствовать. Да и кого в первую очередь следовало винить в этом поражении, как не его самого и всех тех, кто предпочел отсидеться дома даже в минуту крайней опасности, когда королева призывала их всех под свои знамена? Мой свекор пал в бою, но разве не виноват в этом его сын, отказавшийся воевать с ним бок о бок? Муж рассказывал мне, что, когда герцог Йоркский вошел в Лондон, а рядом с ним в качестве его пленника ехал король, их встретило ошеломленное молчание. Жители Лондона оказались лишь отчасти предателями, и когда Йорк возложил руку на мраморный трон и провозгласил себя правителем страны, он не получил особой поддержки.
— Да и откуда же этой поддержке взяться? — удивилась я. — Ведь у нас уже есть король. Это знают даже самые ненадежные из лондонцев.
Муж только вздохнул, словно его несколько утомила моя убежденность, и я заметила вдруг, каким усталым и старым он выглядит. Между бровями пролегла глубокая морщина — наверное, горе и ответственность за всю семью тяжким бременем легли ему на плечи. Если король Генрих в плену, если власти Ланкастеров настал конец, значит, кто-то может сделать заложником и маленького герцога Бекингема — к примеру, ради того, чтобы прибрать к рукам его земельные владения. Я размышляла о том, что, если бы с моим мужем одинаково считались и Ланкастеры, и Йорки, он мог бы выступить в защиту своего племянника, будущего главы семейства Стаффорд. Если бы он воспользовался своим авторитетом и совершил бы единственное и, в общем, не слишком обременительное усилие, то сейчас был бы одним из величайших людей в государстве. Но он предпочел остаться дома, и теперь его интересы никто не станет учитывать. Он сам превратил себя в ничтожество! Великие решения будут приниматься без него, а он и свои-то владения сохранить вряд ли сможет, хоть и обещал.
— Они договорились, — буркнул супруг.
— Кто договорился? С кем? — не поняла я.
Швырнув дорожную шляпу слуге, он рухнул в кресло и жестом приказал мальчишке-пажу снять с него сапоги. Мне даже показалось, что он болен, таким серым и усталым было его лицо, я еще подумала, что он уже немолод, все-таки тридцать пять лет, и такие путешествия просто ему не под силу.
— До конца своей жизни Генрих останется на троне, но следующим королем будет Йорк, — кратко пояснил он, мельком посмотрел на меня и отвернулся. — Я так и предполагал, что тебе это не понравится. Впрочем, тревожиться пока рано: этот договор, скорее всего, ничего не значит.
— То есть принц Уэльский лишен своего законного права? — Я с трудом подбирала слова, настолько новость шокировала меня. — Но как это возможно: быть принцем Уэльским и не стать королем? Как вообще кто-то догадался убрать с дороги наследного принца?
Генри пожал плечами.
— Вы все будете лишены законных прав, все те, что стояли в очереди на наследование престола. Ты сама больше не принадлежишь к правящему дому. И сын твой уже не родня королю, уже не один из его наследников. Теперь править будет Йорк, Йорк и его потомки. Да, — кивнул муж, глядя в мое потрясенное лицо, — Йорк завоевал для своих сыновей то, чего ему никто бы не дал. И трон в будущем унаследуют его сыновья. И новой правящей династией будет дом Йорков. А Ланкастерам уготована участь королевских родственников, не более. Вот о чем они договорились. Вот какие условия поклялся выполнить наш король.
