Мне было известно, что честолюбие и неверность свойственны всем Йоркам с колыбели. Разлад внутри этого семейства был мне только на пользу, и в упомянутом выше хитросплетении заговоров я преследовала свою собственную цель. Ведь Йорки отняли у меня все, даже титул моего сына, титул графа Ричмонда, который присвоил себе Георг Кларенс. Через нашего общего духовника я передала Георгу письмо, где обещала ему свою дружбу и содействие, если он вернет моему сыну титул, и особо подчеркнула: мой дом окажет ему помощь только в том случае, если я дам соответствующее распоряжение. Впрочем, он и сам прекрасно знал — тут мне не было нужды хвастаться, — сколько людей может в любой момент оказаться у меня под началом. Так что я была вполне откровенна: если он готов вернуть моему сыну титул графа Ричмонда, то может прямо называть свою цену, и я непременно поддержу его в борьбе против Эдуарда.
Все это я сделала, конечно, втайне от своего мужа, и, думаю, не напрасно, поскольку вскоре стало ясно — особенно когда Эдуарду удалось сбежать от этих предателей, своего бывшего друга и своего брата, и с триумфом вернуться в Лондон, — что королевскую благосклонность мы утратили. Обещанный королем титул графа Уилтшира мой муж так и не получил; этим титулом Эдуард наградил своего младшего брата Джона за верность — намой взгляд, показную. Создавалось ощущение, что при этом правителе нам уже не подняться. Нас терпели, но без всякого к нам расположения. Это было несправедливо, однако кто же решится оспаривать королевскую волю, так что моему мужу, видимо, до конца своих дней суждено было оставаться лишь «сэром». Он и мне не мог дать никакого титула, кроме «леди». Я понимала: мне никогда не стать графиней. И хотя сэр Генри ни словом не упрекнул меня, по его поведению я догадывалась: он кое-что знает о моих суетных намерениях и, в частности, о том, что я предложила дружбу Георгу Кларенсу. Я чувствовала, что супруг молча обвиняет меня в неверности — и ему самому, и королю Эдуарду. И, если честно, он был совершенно прав в отношении меня.
Но вскоре — кто мог бы предсказать такое? — все опять переменилось. Королева Маргарита, наша драгоценная Маргарита Анжуйская, в полном отчаянии скрывшаяся во Франции, исчерпала почти все свои ресурсы и, не имея собственной армии и пребывая в полной растерянности, согласилась заключить союз с этим змеем Уориком, своим старинным недругом и в недавнем прошлом злейшим врагом всех Ланкастеров. Но что еще более поразительно, она позволила своему единственному сыну и наследнику Эдуарду, принцу Уэльскому, жениться на младшей дочери Уорика Анне. Устроив это брак, родители молодоженов моментально договорились о совместном вторжении в Англию, намереваясь, очевидно, устроить своим детям кровавую баню по случаю медового месяца, а затем попытаться возвести их, сына Ланкастера и дочь Уорика, на английский престол.
Итак, с неизбежностью заката солнца близился конец правления Йорка. Граф Уорик и герцог Георг Кларенс, высадившись на английский берег, двинулись на север. Уильям Херберт тут же созвал своих вассалов и поспешил на помощь королю, но встретиться с армией Эдуарда не успел: близ Банбери, на Эджкот-хилл, он заметил вражеское войско, и ему стало ясно, что бой неизбежен. К сожалению, в тот день его сопровождал мой сын — никогда не прощу этого Херберту, хотя он всего лишь исполнял свой долг. Как и подобает благородному лорду, он взял с собой подопечного, чтобы дать юноше почувствовать вкус войны и насилия, дать ему урок настоящей битвы; все это вполне соответствовало традиции, но ведь то был мой сын, мой драгоценный сын, мой единственный сын! Мало того — мне невыносимо даже вспоминать об этом, но это чистая правда, — в тот день мой сын впервые надел воинские доспехи, впервые взял в руки копье. А потом… вскочил на коня и отправился сражаться за Йорка. Да, мой сын сражался за нашего врага Йорка, бок о бок с моим заклятым врагом Хербертом!
Все, впрочем, завершилось очень быстро, как бывает всегда, если во время схватки осуществляется воля Божья. Уорик и Георг выиграли бой благодаря численному превосходству, и Уорик сполна насладился властью, беря в плен всех подряд, в том числе и самого Уильяма Херберта. Собственно, Уорик и без того уже был запятнан кровью, и без того прослыл флюгером, так что очередное совершенное им преступление никого не удивило. Он приказал обезглавить Уильяма Херберта прямо на поле брани, и, вполне возможно, мой сын собственными глазами видел, как убивают его опекуна.
Меня, впрочем, гибель Херберта даже обрадовала. Я ничуть не сожалела о нем. Он не только отнял у меня сына, но и воспитал его так, что Генри полюбил его, как родного отца. Во всяком случае, Херберт явно был ему гораздо дороже меня. И я понимала: этого я тоже никогда не прощу! Так что, повторяю, я была даже рада, что он умер.
— Нам надо забрать Генри к себе, — сказала я мужу, когда новость о гибели Херберта достигла наконец наших ушей, правда в виде различных сплетен и слухов. — Бог знает где сейчас мой мальчик. Если у графа Уорика, то безопасность ему наверняка обеспечена. С другой стороны, если бы он был там, Уорик, конечно же, известил бы нас, верно? А что, если Генри вынужден скрываться? Или ранен? Или…
Голос у меня сорвался. Этого выговорить я просто не смогла, хотя мне показалось, что страшное слово все же прозвучало — беззвучно, но так ясно, будто было начертано в воздухе.
— Ничего, вскоре все будет известно, — попытался успокоить меня муж. — Не волнуйся, если бы Генри погиб или был ранен, нам бы немедленно сообщили. Ведь о гибели Херберта мы услышали очень быстро.
— Нам надо забрать Генри, — настаивала я.
— Хорошо, я съезжу за ним, — согласился супруг. — Но тебя на этот раз с собой не возьму: слишком много на дорогах вооруженных людей; одни бегут с полей сражений, другие просто ищут наживу. Этот Уорик вновь принес в Англию тревогу, опасность и беспорядки, и теперь один Бог ведает, когда все это закончится. Тебе, дорогая, придется посидеть дома. Мало того, я еще и дополнительную охрану здесь оставлю на тот случай, если вдруг поблизости объявится какая-нибудь банда.
— Но мой сын…
— Херберт наверняка объяснил мальчику, как вести себя, если битва завершится не в их пользу. И наверняка велел кому-нибудь позаботиться о Генри в случае чего. Так что я поскачу прямиком к леди Херберт и постараюсь все выяснить, а уж затем, если будет нужно, отправлюсь в Эджкот. Не тревожься, Маргарита, я непременно отыщу твоего сына.
— Да, отыщи его и поскорее привези сюда!
Сэр Генри помолчал, явно колеблясь, потом все же продолжил:
— Не уверен, что мы сможем поселить его здесь. Все будет зависеть от того, кого назначат его новым опекуном. Мы не можем просто так забрать мальчика себе.
— Но раз Йорк потерпел поражение, кто теперь будет это решать?
— Ланкастер, я полагаю, — улыбнулся муж. — Вспомни, победа теперь на вашей стороне. Теперь всем на свете будет распоряжаться твой дом. И Уорик, я думаю, с той же легкостью вернет Генриха на трон, с какой некогда его оттуда скинул; потом, пожалуй, именно Уорик и станет править страной, пока принц Эдуард не достигнет совершеннолетия. А может, и дольше.
