— Ну вот, — сказала я мужу, — теперь, надеюсь, моему сыну благоволит сам король. Мне кажется, он понимает, что у моего мальчика великое будущее, что он особенный. Король наш не зря считается святым; он имеет способность предвидеть и чувствует в моем Генри Божью благодать, как чувствую я.
Штормовой ветер, который после сокрушительного поражения на Эджкот-хилл помог бежать узурпатору Эдуарду с сообщниками и унес от английского берега их жалкое суденышко, дул почти всю зиму, заваливая наше побережье снегом и поливая дождями. Графство Суррей было почти полностью затоплено, да и во многих других местах приходилось копать канавы для отвода воды и даже строить дамбы для защиты от разлившихся рек. Арендаторы повсеместно запаздывали с уплатой налогов, неубранный урожай в полях промок насквозь. Моего мужа все это настроило на весьма пессимистичный лад; он был недоволен положением дел в стране и, кажется, связывал эти дожди и общее недовольство англичан с тем, что бывший узурпатор Йорк лишился власти.
Судя по слухам, королева Елизавета Вудвилл, которую любящий супруг бросил одну с детьми, а сам позорнейшим образом сбежал, по-прежнему пребывала в святом убежище Вестминстера и готовилась снова стать матерью. Но даже столь грубое нарушение законов церковного убежища, столь явное проявление полнейшего неуважения наш святой король Генрих ей простил; он не только не позволил изгнать ее из Вестминстера, но и послал к ней повитух и придворных дам, потребовав заботиться о ней должным образом. Меня не переставало удивлять, как этой женщине удается в любой ситуации привлечь к себе всеобщее внимание! Когда я, например, рожала своего сына Генри, мне помогали лишь две повитухи, которым, кстати, моя родная мать приказала в случае чего спасать ребенка, а мне позволить умереть. Зато эта Елизавета Вудвилл, скрываясь в убежище как предательница, получила помощь не только повитух, но и королевских врачей; кроме того, к ней допустили даже ее мать!
И она по-прежнему вызывала всеобщее восхищение, хотя, по-моему, давно уже никто не видел ее красоты, изрядно, на мой взгляд, поблекшей. Мало того, до меня дошел слух, что жители Лондона и фермеры Кента постоянно снабжают ее провизией, а Эдуард, находясь во Фландрии, поспешно собирает армию, намереваясь вызволить супругу. Я просто зубами скрежетала от злости, что свергнутая с трона Елизавета Вудвилл купается во всенародной любви. Мне казалось странным, как люди не понимают, что всю жизнь она только и пользовалась своим смазливым личиком и красивым телом, расставляя силки мужчинам и ухитрившись поймать в них даже самого короля. Подобное поведение никак нельзя было назвать ни благородным, ни благочестивым, и все же люди продолжали считать ее своей любимой королевой!
Но наиболее отвратительным было то, что Елизавете все-таки удалось родить Эдуарду сына. Этот мальчик не мог унаследовать трон, столь поспешно оставленный его отцом, но тем не менее был сыном Эдуарда Йорка; к тому же в его появлении на свет многие легковерные люди увидели руку Провидения: ведь семейству Йорк даже в тюрьме был дарован наследник.
Если бы я была монархом, то вряд ли стала бы столь щепетильно соблюдать законы священного убежища в отношении подобной персоны! Да и как осмелилась женщина, которую все считали ведьмой, просить защиты Святой церкви? Как могли рассчитывать на святое убежище дети такой женщины? Разве допустимо, чтобы целое семейство предателей продолжало преспокойно жить в самом сердце Лондона и пользоваться абсолютной неприкосновенностью? Пусть наш король действительно святой, но должны же были найтись рядом с ним люди, способные принимать разумные и взвешенные решения, способные вовремя посоветовать нашему слабохарактерному правителю, как именно лучше поступить. А эту Елизавету Вудвилл вместе с ее матерью Жакеттой Риверс, про которую теперь точно было известно, что она не только самая настоящая ведьма, но и предательница, следовало бы погрузить на корабль и отправить во Фландрию: пусть бы они там плели свои чары и торговали собственной красотой. Пожалуй, этим иностранцам они скорее пришлись бы по вкусу.
Испытанное в детстве изумленное восхищение Жакеттой Риверс, матерью Елизаветы Вудвилл, довольно быстро сменилось в моей душе откровенной неприязнью, когда я узнала, какого эта женщина сорта и какими способами помогает своей дочери подняться наверх, к королевскому трону. Вскоре у меня не осталось ни малейших сомнений, что ее красота и изящество, приведшие в восторг девятилетнюю девочку, — лишь маска, скрывающая самую что ни на есть греховную натуру. Ведь именно Жакетта позволила своей дочери стоять на обочине дороги, когда мимо проезжал молодой король; именно она была одной из немногих свидетелей их тайного венчания; именно она стала впоследствии первой дамой и, по сути, долгое время возглавляла двор Эдуарда Йорка. Ни одна женщина, обладающая понятиями о верности и чести, ничего подобного не стала бы делать. Как эта особа, ранее так преданно служившая Маргарите Анжуйской и считавшаяся ее лучшей подругой, могла затем преклонять колено перед своей собственной легкомысленной дочерью? Жакетта была герцогиней
[27]
королевской крови, она вместе с английской армией побывала во Франции, однако, овдовев, вышла замуж за бывшего оруженосца своего мужа, причем сделала это с шокирующей поспешностью. Наш добросердечный король простил ей столь неосторожное поведение, свидетельствовавшее лишь о ее похотливости, и вскоре новый муж Жакетты, Ричард Вудвилл, уже мог называть себя лордом Риверсом,
[28]
приняв этот титул в качестве дани старинным языческим традициям ее семьи, в которой издавна почитали за свою прародительницу богиню рек и ручьев. С тех пор скандалы и слухи о том, что Жакетта водится с самим дьяволом, преследовали ее, подобно водам, стекающим с вершины холма. И дочь такой женщины думала, что может быть королевой Англии! Ничего удивительного, что мужа Жакетты, Ричарда Вудвилла, постигла страшная смерть,
[29]
а ее дочь вместе со своими детьми была не только сброшена с трона, но оказалась почти в тюрьме. Пожалуй, лучше б она воспользовалась своей черной магией и улетела прочь или призвала на помощь воды реки и уплыла по ним навстречу спасению.
ВЕСНА 1471 ГОДА
С сэром Генри я, разумеется, не обсуждала свои мысли; он и без того был чрезвычайно мрачен в те темные ветреные дни января и февраля; порой мне даже казалось, что он печалится по поводу вынужденной ссылки короля Эдуарда. Однажды вечером за обедом я не выдержала и спросила, уж не болен ли он.
— Нет, — ответил супруг, — просто испытываю сильную тревогу.
— Неужели наш Генри в опасности? — тут же всполошилась я.
Но муж с усталой улыбкой заверил меня, что моему сыну ничто не угрожает.
