— Она поймала тебя в ловушку, — жестко говорю я. — Никакой девственницей она не была, она просто играла роль. А я — да, я была девственницей в нашу первую ночь, и та ночь прошла очень естественно, ненатужно. Ты помнишь?
— Помню, — отвечает он.
— Никаких слез, никакого воя, как у актеров на сцене. Все прошло спокойно, любовно. Помнишь?
— Помню.
— Запомни это. Я была настоящей, подлинной девственницей. Ты был у меня первым мужчиной, я — твоей первой женщиной. Нам не было нужды притворяться и преувеличивать. Так и бывает при настоящей любви, Генрих, запомни. Чтобы больше никто не смог тебя обмануть.
— Но она сказала… — начал он.
— Что она сказала? — бесстрашно перебиваю я, преисполненная уверенности в том, что Анне Стаффорд ни за что не помешать в деле, направляемом объединенными усилиями моей матушки и самого Господа Бога.
— Она сказала, что ты должна была спать с Артуром, — запинается он, видя мое побелевшее, яростное лицо. — Должна была…
— Это ложь.
— Ну… не знаю…
— Я говорю тебе, это ложь. Мой брак с Артуром не получил законного завершения. Я пришла к тебе девственницей. Ты был моей первой любовью. Посмеет ли кто-нибудь опровергнуть мои слова, стоя передо мной?
— Нет, — торопливо отвечает он. — Никто не посмеет.
— И стоя перед тобой — тоже.
— Да!
— Посмеет ли кто-нибудь отрицать, что я твоя первая любовь, нетронутая девственница, твоя супруга перед лицом Господа, королева Англии?
— Нет, — снова бормочет он.
— И даже ты не посмеешь!
— И я тоже.
— Это порочит мою честь! И где предел этому скандалу? Ты понимаешь, чем все может закончиться? Чего доброго, еще скажут, что у тебя нет права на трон, потому что, по слухам твоя матушка не была девственна в день своей свадьбы?
У Генриха отвисает челюсть:
— Моя матушка?!
— Говорят, она делила постель со своим дядей, узурпатором Ричардом, — бросаю я прямо ему в лицо. — Только подумай! Говорят еще, что и твоему отцу она принадлежала даже до обручения. Получается, в день своей свадьбы она была дважды бесчестна! И что же? Мы что, позволим людям говорить такое о королеве? Не хочешь ли ты, чтобы тебя низвергли с трона из-за таких сплетен? И меня? И нашего сына?
Он ловит воздух губами, едва справляясь с собой. Он любил свою матушку и никогда не видел в ней женщины.
— Матушка никогда… Она была самая… самая… как это можно!
— Ты видишь? Вот что бывает, если позволить людям перемывать кости тем, кто выше их по положению! — формулирую я закон, который призван меня защитить. — Если ты позволишь кому-либо бросить на меня тень, скандал не остановить. Оскорблена буду я, но угроза висит и над тобой. Оскорбление, нанесенное королеве, подрывает основы трона. Помни об этом, Генрих.
— Но она сказала это! — кричит он. — Она сказала, что нет греха в том, что я лег с ней, потому что я женат не по-настоящему!
— Она солгала, Генрих, — говорю я. — Она притворилась девственницей и опорочила меня.
Он весь красный от гнева. Гневаться для него легче, чем оправдываться и защищаться.
— Вот шлюха! — взрывается он. — Только шлюха могла так обойтись со мной!
— Держи ухо востро, мой милый. Юным дамам нельзя верить, — спокойно говорю я. — Теперь, когда ты король, нужно быть начеку, любовь моя. Они будут бегать за тобой, очаровывать и соблазнять, но ты должен быть мне верен. Я твоя девственная невеста, я твоя первая любовь. Я твоя жена, Генрих! Не покидай меня!
Он сжимает меня в объятиях:
— Прости меня!
— Все, тема закрыта, — торжественно говорю я. — Мы больше никогда об этом не заговорим. Я не потерплю никаких намеков и никому не позволю чернить ни себя, ни твою дорогую мать.
— Да! — как в лихорадке, подхватывает он. — Перед Богом клянусь, мы больше и сами об этом не заговорим, и другим не позволим.
Наутро Генрих и Екатерина, пробудившись, вместе направились отстоять мессу. Екатерина преклонила колени, чтобы исповедаться перед своим духовником. Генрих отметил, что исповедь заняла совсем немного времени. Конечно, какие у Екатерины грехи? От этой мысли ему стало не по себе. Он знал, что она чиста сердцем, совсем как его дорогая матушка. Спрятав лицо в ладонях, он покаянно думал о том, что Екатерина ни разу не сказала лживого слова, ни разу не покривила духом…
На королевскую охоту я выезжаю в красной бархатной амазонке и с намерением показать, что прекрасно себя чувствую, что вернулась в свет, что все будет, как прежде. Мы долго скачем за красивым оленем, который обежал по кругу весь огромный парк, прежде чем гончие загнали его в реку. Генрих сам с хохотом полез в воду, чтобы перерезать ему горло. Речной поток окрашивается кровью, кровь пятнает одежду и руки короля. Я смеюсь вместе со всеми, но от вида крови меня тошнит.
Домой мы возвращаемся медленным шагом. На моем лице застыла улыбка, скрывающая, как я устала, как болят мои бедра, моя спина, мой живот. Леди Маргарет едет рядом, искоса бросая на меня взгляды.
— Сегодня вам лучше отдохнуть, — роняет она.
— Нельзя! — говорю я.
Ей нет нужды спрашивать почему. Сама урожденная принцесса, она знает, что королеве, хочешь не хочешь, следует быть на виду.
— У меня есть история для вас, если вам угодно будет послушать.
— Вы добрый друг, леди Маргарет, — говорю я. — Расскажите. Впрочем, худшее я, по-моему, уже знаю.
— После того как двор остался без королевы, король и молодые придворные по вечерам стали выходить в Сити.
— С охраной?
— Нет, без охраны и переодевшись.
Я подавляю вздох:
— И никто не попытался остановить его величество?
— Милорд Суррей попытался, благослови его Бог. Однако вся затея выглядела как веселая шутка, а вы знаете, король не терпит, когда ему мешают развлекаться.
Я киваю.
— Так вот, однажды они явились ко двору в том виде, в каком ездили в Сити, и притворились лондонскими купцами. Дамы танцевали с ними, это было забавно. Я, впрочем, в тот вечер отсутствовала, была при вас, но на следующий день мне все рассказали. Ну, я в общем-то пропустила мимо ушей. Но очевидно, что один из купцов выделил леди Анну и протанцевал с ней всю ночь.
— Генрих, — шепчу я и сама слышу, с какой горечью это звучит.
— Да, но все остальные подумали, что это Уильям Комптон. Они с королем примерно одного роста, оба были с наклеенными бородками и в шляпах. Вы же знаете, как это бывает.
— Да уж, — вздыхаю я.
— Очевидно, они договорились о встрече, и, когда герцог думал, что его сестра вечерами сидит при вас, она встречалась с его величеством. А уж когда выяснилось, что она отсутствовала всю ночь, оскорбилась ее сестра. Элизабет отправилась к брату и предупредила его. Дело дошло до ее супруга, все они, объединив силы, напали на леди Анну, и тогда она назвала имя Комптона. Но в тот вечер, о котором шла речь, Бэкингем был в одной компании с Комптоном, и тогда ему стало ясно, что с его сестрой был король.
