Я качаю головой.
— Мне так жаль, дорогая моя, — мягко говорит леди Маргарет. — Что тут скажешь? Король молод! Я уверена, что так проявляется его тщеславие и легкомыслие.
Я молча киваю, думая об Анне, которая кричит от боли, когда рвется ее плева. Моя лошадь нервно дергает головой: я слишком натянула удила.
— А что, ее муж, сэр Джордж, и впрямь не мужчина? Она и впрямь была девственницей?
— Судя по слухам, да, — сухо говорит леди Маргарет. — Но кто может сказать, что делается в спальнях?
— Ну, что делалось в спальне короля, мы знаем, — шиплю я. — Они не слишком таились.
— Такова жизнь! Когда вы удалились от света, вполне естественно, что его величеству понадобилась любовница…
Я снова киваю. Это суровая правда. Удивляет меня только то, что я так оскорблена!
— Герцогу, должно быть, крайне неприятно, — замечаю я, думая о достойном вельможе, который помог Тюдорам взойти на престол.
— Да, — подтверждает леди Маргарет с ноткой неуверенности в голосе, которая подсказывает мне, что есть еще что-то и она не уверена, что мне следует об этом знать.
— Что, леди Маргарет? Я слишком хорошо вас знаю, чтобы не понять, что это еще не все…
— Речь о том, что Элизабет сказала одной из девушек перед тем, как уехать.
— И?..
— Элизабет сказала, что́, по мнению ее сестры, это отнюдь не мимолетный роман, который продлится, только пока вы рожаете, а потом благополучно забудется.
— А что же это, любопытно?
— Она считает, что у ее сестры высокие амбиции.
— На какой счет?
— Насчет прочной привязанности короля.
— Ну, разве что на сезон…
— Нет, дольше. Он говорил о любви. Говорил, что будет принадлежать ей до самой смерти. — Она видит, как искажается мое лицо, и замолкает. — Простите меня. Мне не следовало этого говорить.
Я вяло машу рукой.
— Так в чем там ее амбиции?
— Возможно, она думает, что, учитывая положение ее семьи и привязанность, которая сложилась между нею и его величеством, может стать первой фавориткой при английском дворе.
— Интересно. А как же я?
— Возможно, она рассчитывает, что со временем он отвернется от вас ради нее.
— Ну да. И если бы я умерла в родах, она могла бы аннулировать свой неудавшийся брак и выйти замуж за короля?
— Ну, это предел мечтаний! А ведь случались истории и более странные. Елизавета Вудвилль
[17]
взошла на английский трон только благодаря своей внешности.
— А ведь Анна была моей камеристкой! Я сама ее выбрала! Я думала, она питает ко мне склонность…
Леди Маргарет качает головой.
— Женщины всегда соперницы, — просто говорит она. — Но до последних пор все думали, что король видит только вас. Теперь же стало ясно, что это не так. В стране нет ни одной хорошенькой девушки, которая не мечтала бы о короне.
— Но это моя корона!
— Но они все-таки надеются. Такова жизнь!
— Сначала пусть дождутся моей смерти!
А между тем охотники, дамы и кавалеры гарцуют, смеются, флиртуют. Генрих едет между принцессой Марией и одной из дам ее свиты. Это новенькая при дворе, юная, хорошенькая. Девственница, без сомнения, еще одна хорошенькая девственница.
— И кто из них будет следующей? — горько говорю я. — Когда в следующий раз я удалюсь рожать и не смогу следить за ним, словно коршун? Кто это будет? Девица Перси? Или Сеймур? Говард? Невилл? Кто из них попытается заменить меня в королевской постели?
— Некоторые из ваших дам вас очень любят.
— А некоторые попытаются использовать свое место, чтобы подобраться к королю! Теперь, когда все видели, как это делается, они будут ждать своего шанса! И одной из них хватит ума вскружить голову моему супругу. Он так юн и тщеславен, что это не так уж сложно.
Серые глаза леди Маргарет смотрят на меня с трезвой печалью.
— Возможно, вы правы, но, на мой взгляд, тут ничего не поделаешь.
— В том-то и дело, — вздыхаю я.
— У меня есть новость, — говорит Екатерина.
Они с Генрихом распахнули окна, чтобы впустить в спальню прохладный ночной воздух. Ночь была майская, теплая, и Генрих на этот раз предпочел лечь пораньше.
— Поделись, — сказал он. — Моя лошадь сегодня охромела, и я не смогу сесть на нее завтра. Хорошая новость мне не повредит.
— Похоже, я понесла.
Он подпрыгнул в кровати:
— Правда?
— Я так думаю, — улыбнулась она.
— Хвала Господу! Я пешком пойду в Вальсингам, как только ты родишь мне сына! На коленях поползу! Я пожертвую Божьей Матери жемчуга!
— Святая Дева и впрямь к нам благосклонна.
— И теперь все узнают, как я плодовит! Ты вышла из уединения в начале мая и к концу мая уже беременна! Это ли не чудо! Это докажет всем, какой я муж!
— Истинно так, — сухо кивнула она.
— А не слишком ли рано для полной уверенности?
— У меня не было месячных, а по утрам тошнит. Говорят, это верный признак.
— И на сей раз нет ошибки? — бестактно спросил он. — Ты точно знаешь?
— Насколько это возможно.
— О, счастье! Значит, летом мы будем путешествовать медленно. Охота тебе запрещена. Часть пути пройдем по воде, на веслах.
— Если ты не возражаешь, — сказала она, — я бы лучше совсем не путешествовала. Мне хочется пожить спокойно. Даже в носилках не буду никуда выезжать.
— Ну а я объеду страну, как обычно, а потом вернусь домой, к тебе. Ах, какой мы праздник устроим, когда родится дитя! Кстати, когда это будет?
— После Рождества, — ответила Екатерина. — В новом году.
Весна 1511 года
Я как в воду глядела и без всяких маврских календарей точно предсказала срок рождения младенца. Рождество мы отпраздновали в Ричмонде. Весь двор радовался моему счастью. Дитя было крупное и толкалось так, что Генрих то и дело прижимал руку к моему животу и сиял от удовольствия, ощущая его толчки. Не было сомнений, что плод живой, сильный и бойкий. Сидя на заседаниях Королевского совета, я порой замирала от удивительного ощущения иного тела, движущегося внутри меня, и те члены Совета, что постарше, посмеивались, на меня глядя, вспоминая такое же выражение на лицах своих жен, когда те были брюхаты, и радуясь, что у Англии и Испании появится, наконец, наследник.
