— Я, наверно, кажусь тебе стариком, — ринулся он напролом.
Она сверкнула на него синим взором и снова потупилась:
— Совсем нет.
— По возрасту я гожусь тебе в отцы, — сказал он, надеясь, что она возразит.
Она снова подняла на него глаза:
— Я об этом никогда не думала.
Генрих помолчал, загнанный в тупик этой тоненькой девушкой, которая то, кажется, упоительно поощряет, то вдруг делается совершенно незаинтересованной.
— А что бы тебе самой хотелось? — спросил он.
Наконец-то она подняла голову и улыбнулась ему, но улыбкой, в которой не было теплоты.
— Того же, что и вам. Более всего мне хотелось бы угождать вам, ваше величество.
Что ему нужно? Что он делает? Я думала, он предлагает мне Гарри, и почти что сказала «да», когда он спросил, не кажется ли он мне старым, как мой отец. Конечно, он старый, он старше моего отца, вот почему я никогда не думаю о нем как об отце, скорее, он годится мне в деды. Мой батюшка — красавец и дамский угодник, смелый солдат, герой. А этот король сражался только в одной битве да еще подавил несколько жалких бунтов, поднятых беднотой, недовольной его правлением. В общем, он совсем не похож на моего батюшку, и я сказала чистую правду, что не думала о нем в этом смысле.
Однако, услышав это, он взглянул на меня так, словно я сказала что-то чрезвычайно важное. А потом он спросил меня, что бы мне хотелось. Ну, не могла ж я сказать ему прямо в лицо: мол, хочу, чтобы он забыл, что я была замужем за его старшим сыном, и выдал меня замуж за младшего. Поэтому я ответила так, как полагается по этикету: что буду счастлива ему подчиняться. Уж тут-то все верно, не подкопаешься. Однако он ждал не такого ответа. И я ничуть не продвинулась к своей цели и к тому же не знаю, что ему нужно. Как повернуть разговор себе на пользу, я понятия не имею.
В Уайтхолл король Генрих возвращался возбужденным, с бьющимся сердцем. Его мучило разочарование, терзала расчетливость. Если он убедит испанских королей в необходимости этого брака, можно будет потребовать выплаты остатка ее весьма значительного приданого, освободиться от притязаний на вдовью долю Каталины, укрепить союз с Испанией, причем в тот самый момент, когда формируются новые альянсы с Шотландией и Францией, а также, с такой-то молодой женой, родить нового сына и наследника. Испанская принцесса на троне Англии, одна дочь — на шотландском престоле, другая — на французском… Таким образом, в пределах христианского мира удастся добиться мира для Англии на несколько десятков лет! У них будут общие наследники. Это гарантия безопасности. Более того, со временем сыны Англии смогут унаследовать французское, шотландское, испанское королевства… Англия проложит себе путь в благоденствие и величие.
Оставить за собой Каталину в высшей степени разумно. Впрочем, политические преимущества этого брака он обдумывал для того, чтобы не тревожить душу воспоминанием о ее нежной шее и изгибистой талии. Какая получится экономия, если не отдавать ей вдовью долю, не посылать корабль, а может, и несколько кораблей, чтобы отправить ее домой. И все равно перед глазами стояло, как она тронула пальчиком нижнюю губку, говоря, что ей не нравится вкус, который остается во рту после эля… а потом облизнулась, показав краешек языка… Тут король даже застонал вслух, так что грум, который придерживал коня, чтобы он спешился, встрепенулся и спросил:
— Государь?
— Вздор, избыток желчи, — буркнул король.
Похоже, высоковата цена, которую придется заплатить, вот что его так донимает, решил он, вышагивая к себе и не глядя на угодливо шарахающихся в стороны придворных. Надо помнить, что она почти ребенок, почти что дочка ему, невестка. Прислушайся он к здравому смыслу, который так всегда помогал ему в жизни, посулил бы выплатить ее вдовью долю, отослал бы к родителям и тянул с выплатой, пока они не выдадут ее снова за какого-нибудь олуха королевских кровей. В итоге остался бы при своих…
Однако при мысли, что она станет женой другого, резко остановился и ухватился рукой за дубовую стенную панель, чтобы не упасть.
— Ваше величество! — подлетел его личный слуга. — Вы здоровы?
— Да желчь это, желчь, — отмахнулся он. — Съел что-то.
— Не послать ли за лекарем, государь?
— Нет, — отрезал он. — А вот лучше велите-ка послать пару бочонков лучшего вина вдовствующей принцессе. У нее шаром покати в подвале, а я, когда навещаю ее, хочу пить вино, а не эль.
— Слушаюсь, ваше величество, — поклонился придворный и отправился выполнять приказ.
Генрих выпрямился и пошел дальше. В его покоях, как всегда, оказалось полно народу: просители, придворные, друзья, искатели привилегий. Да, когда он был просто Генрих Тюдор и бежал в Бретань, у него не было стольких приверженцев, кисло подумал король.
— Где моя матушка?
— У себя, ваше величество.
— Пойду-ка я ее навещу. Предупредите ее.
Он дал ей несколько минут приготовиться и направился в ее покои. После смерти невестки она перебралась в апартаменты, которые по традиции занимала королева. Заказала новые гобелены, новую мебель, так что теперь ее комнаты были обставлены лучше, чем когда-либо раньше.
— Я без доклада, — сказал король стражнику и без церемоний открыл дверь.
Леди Маргарита сидела у окна за столом, по которому были разложены счета, проверяла, во что обходится содержание королевского двора. Она была хорошая хозяйка: впустую тратилось очень мало, излишеств не дозволялось, и тех слуг, которые полагали, что при королевском дворе можно поживиться, ожидало разочарование.
Генрих одобрительно кивнул, всецело одобряя рачительность матушки. Он так и не смог избавиться от чувства, что за внешней пышностью английского двора скрывается пустота и что поддерживать эту видимость в какой-то момент окажется не на что. Когда-то Генрих, чтобы пробиться к трону, одалживался где только мог и с тех пор более всего боялся оказаться без денег.
Леди Маргарита подняла глаза:
— Сын мой!
Он преклонил колено, чтобы она благословила его, как делал всегда, когда они встречались впервые на дню, и почувствовал, как ее пальцы легонько коснулись его макушки.
— Ты чем-то обеспокоен?
— Да, матушка. Я ездил к вдовствующей принцессе.
— В самом деле? — переспросила она с легким неудовольствием. — Что ей еще нужно?
— Это нам… — начал он, помолчал и продолжил: — Это нам нужно решить, что с ней делать. Она поговаривает об отъезде домой.
— Пусть они сначала заплатят, что нам должны! — тут же отозвалась мать. — Они же знают, что за ними еще половина ее приданого!
— Да, знают.
Они помолчали.
— Она заговорила о том, нет ли способа договориться как-то иначе.
— Да? Ну, я этого ждала. Странно только, что они тянули так долго. Полагаю, ждали, когда кончится траур.
