Если выживу, если меня помилуют, уж я дам показания. Он предатель, государственный преступник, как же хочется увидеть его запертым в тесной камере, посмотреть, каково ему жить в постоянном страхе, прислушиваясь к малейшему звуку — строят уже эшафот под окнами или еще нет? Пусть он ждет тюремщика, гадает, когда тот придет и объявит — завтра день казни, завтра смерть. Если выживу, заставлю его заплатить за все обидные слова, за все гадости, что он мне наговорил, за все, что он мне сделал.
Стоит обо всем этом подумать, начинаю просто сходить с ума. Одно утешает, если и вправду потеряю разум, меня не смогут казнить. Сумасшедшего обезглавить нельзя. Я бы расхохоталась, коли не страх услышать эхо, отражающееся от стен. Сумасшедшего казнить нельзя, значит, если дело пойдет совсем худо, если ее обезглавят, я-то сумею избежать эшафота. Притворюсь сумасшедшей, пусть отошлют обратно в Бликлинг, пусть приставят кого-нибудь за мной следить. А там уж я помаленьку обратно войду в разум.
Иногда я нарочно впадаю в гнев, пусть видят — у меня с головой не все в порядке. То я начинаю кричать, что не могу вынести дождя, мокрые черепичные крыши за окном слишком сильно блестят. Другой раз начинаю плакать ночью — луна мне что-то шепчет в окно, желает сладких снов. По правде говоря, я сама себя пугаю. В те дни, когда не притворяюсь сумасшедшей, мне начинает казаться, что я давно лишилась разума, может быть еще в детстве. Сошла с ума оттого, что вышла замуж за Георга, который меня ни капельки не любил. Сошла с ума от неистово страстной любви и столь же страстной ненависти к мужу. Сошла с ума от жуткого наслаждения, представляя его в постели с другой. Сошла с ума, давая против него показания. До того любила, до того ревновала, что отправила на эшафот — это ли не полное безумие…
Перестань, немедленно перестань. Перестань обо всем этом думать. Только не сейчас. Тебе надо притворяться сумасшедшей, но незачем по-настоящему сходить с ума. Ты все сделала, чтобы спасти Георга, не забывай. Что бы кто ни говорил. На меня возводят напраслину. Я верная жена, хорошая жена, пыталась выручить мужа из беды, помочь золовке. И Екатерину старалась спасти. Не моя вина, что все трое — один хуже другого. Такая уж у меня несчастливая судьба, врагу не пожелаешь. Кто бы меня пожалел…
АННА
Ричмондский дворец, февраль 1542 года
Сижу в кресле в своей комнате, руки сложены на коленях, передо мной три лорда с мрачными лицами — члены Тайного совета. За доктором Херстом послали наконец. После долгих недель допросов, обысков, проверок счетов — они даже выясняли у младшего конюха, куда и с кем я езжу кататься, — настал час суда.
Понятно, они старались узнать, с кем я тайно встречалась. Но в каком заговоре меня подозревают — с императором, с Испанией, с Францией, с Папой Римским? Этого я понять так и не смогла. Меня могут подозревать в чем угодно — в любовной связи или в участии в шабаше ведьм. У всех и каждого спрашивали, где я бывала, кто меня часто навещал. Мои связи — вот главное в расследовании. Но в чем суть подозрений? Этого я не понимаю.
Я не виновна ни в заговорах, ни в колдовстве, ни в прелюбодеянии. Могу высоко держать голову, совесть моя чиста. Но юную особу гораздо моложе меня уже готовы осудить на смерть, и множество невинных людей сожгли на костре единственно за то, что понимают причастие не так, как король. Теперь, чтобы выжить, в Англии недостаточно просто быть невиновным.
Все равно выше голову! Пусть противник силен — беспричинно жестокий брат или самовлюбленный безумец король Англии, — я соберу все свое мужество и приготовлюсь к худшему. Бедный доктор Херст — на лбу выступили бисеринки пота, то и дело утирает лицо не первой свежести платком.
— Против вас выдвинуто обвинение, — напыщенно заявляет Риотсли.
Холодно смотрю на него. Никогда его не любила, да и он меня тоже. Бог свидетель, он верно служит Генриху. Все желания короля выполняются, но при этом соблюдается хотя бы видимость законности. Мы оба знаем, чего нынче хочет король.
— До короля дошли слухи, что у вас этим летом родился ребенок и его сразу же унесли и спрятали.
У доктора Херста отвисает челюсть:
— Что-что?
Стараюсь сохранить спокойствие.
— Это ложь. Я не знала мужчины с тех пор, как его милость король оставил меня. Вы сами доказали — его я тоже не знала. Следовательно, я была девственницей, девственницей и осталась. Можете допросить служанок — никакого ребенка не было.
— Служанок уже допросили. — Он явно наслаждается ситуацией. — Мы спросили всех и получили совершенно разные ответы. У вас в доме есть враги.
— Очень жаль. Это всецело моя вина — служанок надо держать в строгости. Некоторые склонны ко лжи.
— Мы услышали и кое-что похуже.
Доктор Херст побагровел и едва перевел дух. Я тоже удивилась: куда уж хуже? Если на открытом суде мне предъявят чужого ребенка и готовых в чем угодно поклясться свидетелей, как я смогу защититься? Тщательно построенного обвинения мне не опровергнуть.
— Что вы имеете в виду?
— Ребенка не было, вы просто притворились, что родили мальчика, и убедили своих сообщников, что это сын короля и наследник английского трона. Вместе с изменниками-папистами вы надеетесь свергнуть Тюдоров. Что вы скажете на это, мадам?
У меня в горле пересохло. Ищу слова, убедительные доводы — ничего не приходит в голову. Одного этого достаточно для ареста. Они нашли свидетелей? Я притворилась, что родила ребенка? Объявила его сыном короля? Меня обвинят в измене, отправят к Екатерине в Сионское аббатство, и мы погибнем вместе — две опозоренные королевы на одной плахе.
— Это все неправда, — говорю я просто. — Тот, кто утверждает такое, — лжесвидетель и обманщик. О заговоре ничего не знаю, я — верноподданная сестра короля и всегда на его стороне.
— Вы отрицаете, что на пути во Францию вас ждут свежие лошади?
— Отрицаю.
Как только у меня вырывается это слово, понимаю — совершила ошибку. Они могут знать о подставах.
Сэр Томас улыбается — поймал меня наконец.
— Действительно отрицаете?
— Лошади ждут меня, — вмешивается доктор Херст, голос его дрожит. — Как вам известно, у меня множество долгов. Я и решил: если кредиторы станут наседать, сбегу в Клеве и попрошу у герцога денег. Вот зачем мне понадобились лошади.
Недоверчиво гляжу на него — как быстро сообразил! Он лжет, но они этого не знают. Доктор Херст отвешивает поклон.
— Простите, леди Анна, я собирался вам во всем признаться, но мне было стыдно.
Сэр Томас переглядывается с другими членами совета. Не самое предпочтительное объяснение, но все же объяснение.
— Хорошо. Двое слуг, сочинившие эту историю, будут арестованы за клевету и отправлены в Тауэр. Объявляю от имени короля: ваша репутация остается незапятнанной.
Перемена слишком внезапна. Выходит, я оправдана? Может быть, это шутка?
