— Почему? Если это поможет? Надо же помочь королю.
— Слишком по-французски, — вздыхает королева. — Слишком по-французски.
АННА
Хэмптон-Корт, март 1540 года
Двор переезжает из Уайтхолла в другую королевскую резиденцию, Хэмптон-Корт. Мне никто ничего не объяснил, но я надеюсь увидеть просто большой деревенский дом, где мы заживем попроще. Уайтхолл в Лондоне — это целый город в городе. Так легко заблудиться! Если меня не сопровождает кто-нибудь из придворных дам, я тут же теряюсь, порой по два раза на дню. Постоянный шум, люди снуют туда-сюда, торгуются, ссорятся, музыканты репетируют, торговцы выкрикивают цену товаров, разносчики продают что-то служанкам. Словом, деревня, полная людей, которым нечего делать, только болтать, распускать слухи и ввязываться в неприятности.
Роскошные гобелены, ковры, музыкальные инструменты, драгоценности, тарелки, стаканы и кровати — все запаковано и отправлено на повозках. В день нашего отъезда весь город приходит в движение. Лошади оседланы, соколы размещены по особым тележкам, каждый на отдельном шесте, защищенном щитом из ивовых прутьев, птицы вертят туда и сюда головками в колпачках. Перья на колпачках качаются, словно на рыцарских шлемах. Смотрю на них и думаю — я так же слепа и беспомощна.
И я родилась, чтобы быть свободной, а здесь мы пленники желаний короля, покорно ждем приказаний.
Егеря привели собак, псы носятся по внутреннему двору, кувыркаются, возбужденно лают. Знатные семейства тоже собрались, приказали слугам приготовить их собственных коней, повозки для поклажи, и вот, рано утром, мы выступаем, словно небольшая армия, через Уайтхоллские ворота, а затем — вдоль реки в Хэмптон-Корт.
Слава богу, хоть сегодня король в хорошем настроении. Он решил ехать рядом со мной и придворными дамами, хочет рассказать о местах, которые мы будем проезжать. Я больше не путешествую в паланкине, как в первые дни, теперь я могу скакать верхом. У меня новое платье для верховой езды с длинной юбкой, заложенной с боков складками, — так удобнее сидеть в седле. Я отнюдь не ловкая наездница, ведь меня никогда толком не учили. Брат разрешал нам с Амелией кататься только на самых толстых, смирных лошадках из его маленькой конюшни, а король был тате добр, что подарил мне собственную лошадь — прелестную кобылку с ровной поступью. Я тронула ее пяткой, и она поскакала галопом, я от страха вцепилась в поводья, и она любезно перешла на шаг. Я сразу полюбила ее — за послушание, за то, как она помогает скрывать страх перед этим не знающим страха двором.
Да, при дворе любят верховую езду и охоту. Я бы совсем пропала без малютки Екатерины Говард — она ездит верхом не многим лучше меня и составила мне компанию. Король медленно едет между нами и учит обеих, как натягивать поводья, как прямо держаться в седле, хвалит за успехи и за храбрость.
Он был так добр, так мил, и я перестала бояться, что он сочтет меня трусихой, поскакала уверенней, начала смотреть по сторонам и даже получать удовольствие от поездки.
Мы выезжаем из города по узкой извилистой улице — можно ехать только по двое. Горожане высовываются из выступающих вперед, нависающих над улицей окон, мальчишки с воплями бегут следом. Когда дорога становится шире, мы занимаем обе стороны, а рыночные торговцы посреди улицы, сдернув шапки, выкрикивают приветствия. Везде кипит жизнь — какофония звуков, крики разносчиков, оглушительный грохот карет по булыжной мостовой. У города свой собственный, довольно мерзкий запах: из узких проулков несет навозом — скотины тут немало, из мясных лавок — требухой, а еще пахнет рыбой, дубленой кожей, и ко всему примешивается постоянный запах дыма. Здесь и там среди бедных домишек встречаются большие постройки. За высокими оградами видны лишь верхушки деревьев. Лондонская знать возводит прекрасные дома бок о бок с лачугами и сдает места у входа торговцам вразнос. Я совершенно сбита с толку, в ушах шумит, даже голова закружилась. Наконец мы с грохотом выезжаем из городских ворот.
Король показывает мне старинные рвы, выкопанные для защиты Лондона от захватчиков.
— Больше они не придут? — спрашиваю я.
— Никому доверять нельзя, — возражает король мрачно. — Враги, если перестанут чувствовать мою силу, могут появиться и с севера, и с востока. Даже шотландцы напали бы, будь у них такая возможность. Но мой племянник, король Яков, почитает меня как должно, а йоркширский сброд получил урок, который не скоро забудется. Половина погибла, выжившим осталось только оплакивать умерших.
Я не решаюсь ответить, чтоб не спугнуть хорошее настроение. Лошадь Екатерины оступилась, она вскрикнула и схватилась за гриву. Король рассмеялся, назвал ее трусихой. Они разговаривают, а я теперь моту оглядеться.
За городскими стенами большие дома отступают от дороги, перед ними — садики или маленькие засеянные ноля за оградой. В каждом дворе — свинья, куры, кое-где коровы, козы. Это богатая страна, у фермеров румяные круглые щеки, веселые улыбки, на голодных они не похожи. Еще миля — и вокруг поля, живые изгороди, опрятные фермы, селения и деревушки. На каждом перекрестке — разрушенная святыня. Статуя Богоматери, иногда без головы, но у ног — свежий букетик цветов. Нет, не всех англичан убедили сменить веру. Чуть ли не в каждой деревне — перестроенный, иногда даже разрушенный монастырь или аббатство. Странно видеть, что этот король за несколько лет умудрился сделать со своей страной. Запрети он дубы, все огромные, прекрасные, тенистые деревья варварски вырубили бы в одночасье. Король отвратил свое сердце от Англии, и сразу стало видно, каково ей жить и дышать без священных мест и без святых.
Король отрывается от беседы с Екатериной Говард, поворачивается ко мне:
— У меня великая страна!
Не так я глупа, чтобы объяснять — он сам разрушил и разграбил одно из главных ее сокровищ.
— Фермы хороши, и… — не знаю, как называются по-английски эти животные, и просто показываю пальцем.
— Овцы. Это главное наше богатство. Мы снабжаем шерстью весь мир. Каждый плащ в христианском мире соткан из английской шерсти.
Это не совсем правда — в Клеве мы стрижем собственных овец, но мне известно — английская шерсть действительно продается повсюду, кроме того, зачем поправлять короля.
— У бабушки стада в Северном Дауне, ваше величество, — встревает Екатерина. — И мясо такое вкусное. Надо прислать вам на пробу.
— Ты попросишь ее, детка? И сама будешь стряпать?
Она смеется:
— Постараюсь, сэр.
— Признайся, ты не сумеешь разделать мясо или приготовить подливку. Сомневаюсь, что даже зайдешь на кухню.
— Если ваша светлость пожелает, я научусь. Но согласитесь, у королевских поваров выйдет вкуснее.
— Ты права. Такой милой девочке нет нужды готовить. Ты и без этого найдешь, чем привлечь муженька.
Я мало что понимаю в их быстрой речи, но довольна, что король весел. Екатерина знает, как с ним управляться. Она щебечет, как дитя, он находит ее забавной, ни дать ни взять — дедушка с любимой внучкой.
