Пока они болтают, можно оглядеться вокруг. Наш путь ведет вдоль широкой быстрой реки. На реке оживленное движение — лодки, барки, ялики, баржи из Лондона, груженные товаром, рыбаки с удочками. Заливные луга еще не просохли после весеннего половодья, кое-где остались лужи, но трава уже зеленеет под яркими лучами солнца. Большая цапля на болоте машет крыльями и летит, поджав длинные ноги, на запад.
— А Хэмптон-Корт — маленький дом? — спрашиваю я.
Король пришпоривает лошадь, подъезжает ближе.
— Это огромное здание. Самое красивое в мире.
Сильно сомневаюсь, что король Франции, создавший Фонтенбло, или мавры, построившие Альгамбру, согласятся с ним, но я не видела ни того ни другого дворца, поэтому не спорю.
— Вы построили его, ваша светлость?
Опять невпопад! Думала, ему будет приятно рассказать, как создавался план, как шло строительство, а он вдруг помрачнел. Малютка Екатерина сразу же нашлась:
— Его строил для короля один советник, но он оказался предателем. Единственное, что у него получилось хорошо, — этот дворец. По крайней мере, так рассказывала бабушка.
Его лицо светлеет, он хохочет.
— Все верно, мисс Говард, хотя вы были совсем ребенком, когда Уолси меня предал. Оказался притворным другом, а дворец все равно прекрасен. Теперь он мой, — говорит он мне и уже не так неясно. — Ваше дело знать, что это красивейший дворец в мире.
Киваю, скачу вперед. Сколько же людей вызвали гнев короля за долгие годы правления? Он отстает, чтобы перемолвиться словом со шталмейстером и юным Томасом Калпепером.
Всадники сворачивают с дороги, я вижу впереди огромные ворота. Я ошеломлена. Действительно, громаднейшее здание, из ярко-красного кирпича, самого дорогого строительного материала, с арками и угловыми камнями из блестящего белого камня. Въезжаем через огромные каменные ворота наружной ограды парка, дальше по выметенной дорожке через арку въездных ворот, и вот уже копыта лошадей гремят по булыжнику большого внутреннего двора. Во двор высыпают слуги, распахивают двойные двери, видна огромная зала. Слуги выстраиваются, словно почетный караул, все в ливреях тюдоровского королевского дома, в соответствии со своим положением, ряд за рядом, мужчины и женщины, посвятившие свою жизнь служению королю и мне. Дворец рассчитан на сотни человек, это огромное здание, выстроенное для удобства придворных. Я потрясена богатством моей страны.
— Что случилось с человеком, построившим этот дом? — спрашиваю я Екатерину Говард посреди всеобщего шума. Болтают придворные, на реке кричат чайки, на башенках — грачи. — Что случилось с советником, не угодившим королю?
— Это был кардинал Уолси, — тихонько объясняет она. — Его признали виновным в измене, и он умер.
— Тоже умер? — Я не осмеливаюсь спросить, какой удар сразил того, кто построил Хэмптон-Корт.
— Умер опозоренным. Король отвернулся от него. Такое случается, знаете ли.
ДЖЕЙН БОЛЕЙН
Хэмптон-Корт, март 1540 года
Вот я снова в прежних комнатах в Хэмптон-Корте. Вхожу из сада в покои королевы и снова чувствую себя совсем молоденькой, полной надежд новобрачной. Сестра мужа на английском троне, ждет первенца, муж только что удостоился титула, он теперь граф Рочфорд, а мой племянничек будет следующим английским монархом.
Замираю иногда у широкого окна, гляжу вниз на спускающийся к реке сад, и чудится мне — вот-вот увижу Анну и Георга, рука об руку, голова к голове прогуливаются они по усыпанным мелким гравием дорожкам. Вот-вот увижу их снова, как тогда, — я за ними все время следила, из виду не выпускала, замечая маленькие знаки внимания: то он нежно придерживает сестру за талию, то она небрежно склоняет голову брату на плечо. Анна носит под сердцем ребенка и то и дело прижимается к брату, а он невероятно заботлив — еще бы, ведь она вынашивает будущего короля Англии! Когда вырос мой живот, в последние наши месяцы вместе, он и не думал подавать мне руку, поддерживать в минуту усталости. Так никогда и не положил мне ладонь на живот, чтобы ощутить движение младенца, так никогда и не взял под руку, не прижал к себе покрепче. Как же мне теперь не хватает того, чего у нас никогда не было! Будь наш брак счастливейшим из всех союзов, я бы и то не могла горевать больше. Сколько же осталось недосказанного, сколько недоделанного, и ничего уже не изменишь. Когда муж умер, я и сына отослала. Воспитывается у друзей семьи Говард, станет священником, нет у меня на него никаких честолюбивых планов. Я потеряла наследство Болейнов, которое мне полагалось копить для него, а имя ему добром не послужит — оно опозорено навсегда. Потеряв этих двоих, Анну и Георга, я потеряла все.
Милорд герцог Норфолк вернулся из Франции и часами просиживает с королем взаперти. Он теперь в величайшем почете, всем видно — привез королю из Парижа хорошие новости. Нетрудно заметить — наше семейство поднимается вверх, всяк расхаживает с высокомерным видом, наш союзник архиепископ Гардинер чуть ли не на голову вырос, важный такой, на поясе четки, на шее распятие. Партия реформ прямо-таки съежилась. Томас Кромвель с большим трудом сдерживает постоянное раздражение и недовольство, архиепископ Кранмер с головой ушел в свои тихие думы, они оба пытаются добиться свидания с королем, да все без толку. Если я правильно читаю эти явные знаки, наша партия — Говардов и папистов — снова на подъеме. Мы — защитники веры и традиций, с нашей девчонки не спускает глаз король. Томас Кромвель выжал церковь досуха, больше нечего предложить королю. Его протеже-королева английский-то выучить сумела, да только флиртовать ей вовек не научиться. Если бы я была придворным, который еще не знает, к кому примкнуть, не задумываясь выбрала бы сторону герцога Норфолка, к нему бы в друзья набивалась.
Он опять вызвал меня к себе. Иду по знакомым коридорам, устланный сухими травами пол благоухает лавандой и розмарином, за широкими окнами речной простор, полный яркого света, а тени мужа и Анны невидимо скользят передо мной по обшитой дубовыми панелями галерее. Мне чудится подол ее длинной юбки за поворотом, в залитом солнцем воздухе слышится беззаботный смех мужа. Еще чуть-чуть — и я их догоню. Но нет, ни тогда, ни теперь за ними не угнаться. Мне всегда казалось — вот ускорю шаг, обязательно догоню и узнаю тайну, только им одним известный секрет.
Торопливо заворачиваю за угол, а там никого, только стража в цветах семейства Говард у дверей, и им никакие духи не являются. Я снова, как всегда, потеряла этих двоих. Стражник широко открывает дверь, и я вхожу.
— Как королева? — без всякого приветствия начинает герцог, он сидит в высоком кресле за столом, и мне приходится напомнить себе, что он о новой королеве спрашивает, а не о ненавистной, обожаемой Анне.
— В хорошем настроении и выглядит неплохо. — Только ей, конечно, никогда не сравняться красотой с нашей Анной.
— Переспал он уже с ней?
Грубо сказано, но он, видно, устал с дороги, нет у него времени выбирать слова.
