В глубине души мне жаль мою госпожу королеву Анну. Лучше бы мне остаться фрейлиной и видеть ее счастливой. Но что не суждено, то и не сбудется. Надеюсь, она еще найдет свое счастье. Вернется домой, бедняжка, к брату, в этот, как бишь его? Может, выйдет за своего первого жениха. Дядя говорит, не надо было ей ехать в Англию, раз она обещалась выйти за другого. Удивительное дело! Всегда казалась такой благонравной, не верится, что она могла поступить бесчестно. Конечно, когда дядя упоминает о предыдущей помолвке, я не могу не вспомнить моего бедного любимого Фрэнсиса Дирэма, клятв, которыми мы обменялись. Лучше всего — притвориться, что ничего не было. Мир полон соблазнов, девушке всегда нелегко, и я не порицаю королеву Анну. Подумаешь, была помолвлена, а потом вышла за короля. Сама я так, конечно, не поступлю: мы с Фрэнсисом не были по-настоящему женаты, даже помолвлены не были. То, что было, не в счет. Ни пристойного платья, ни надлежащих клятв, какая же это свадьба? Так, детские мечты да несколько невинных поцелуев. Вернуться домой и выйти за старого возлюбленного — еще не самое страшное. Я сама вспоминаю Фрэнсиса с большим чувством. Первая любовь — самая сладкая. Молодой возлюбленный куда лучше старого мужа. Вот стану королевой, сделаю для Фрэнсиса Дирэма что-нибудь хорошее.
АННА
Вестминстерский дворец, 10 июня 1540 года
Боже милостивый, помоги мне, все друзья и союзники уже в Тауэре, скоро моя очередь. Томас Кромвель, которому я обязана приездом в Англию, арестован и обвинен в измене. Измене! Он служил королю, как пес, и способен на измену не больше, чем королевская борзая. Каждому ясно — он не предатель. Его арестовали в наказание за устройство нежеланного брака. Эта вина приведет его на плаху под топор палача, и, несомненно, я скоро последую за ним.
Мой дорогой лорд Лиль, первый, кто встретил меня в Кале, тоже обвинен в измене — в тайном папизме, в участии в заговоре. Он якобы приветствовал меня как королеву, зная, что я помешаю королю зачать сына. Среди заговорщиков называется и мое имя. Лорд Лиль не защищается, не кричит о своей невиновности, о том, что никакого заговора не было. В ужасных камерах Тауэра палачи творят свое жестокое дело. А после пыток человек подтвердит что угодно. Тело не способно выдержать такую боль. Король превратился в чудовище, он позволяет мучить узников — вырывать ноги, выкручивать руки. Теперь все разрешено. Лорд Лиль благородного происхождения, человек мягкий, он не выдержит боли, скажет все, что они потребуют. И что он скажет обо мне?
Сеть почти накинута, я различаю отдельные нити. Лорд Лиль признается, что я лишила короля мужской силы, и все — я труп. Томас Кромвель скажет, что я была помолвлена с другим и вступила в брак с королем незаконно, — и мне конец. Лорда Лиля и Томаса Кромвеля будут пытать, пока не получат необходимые свидетельства, и тогда придут за мной. Только один человек во всей Англии способен мне помочь. Не очень-то я на него надеюсь, но выбора нет. Я послала за Карлом Херстом.
Жаркий летний день, в открытые настежь окна вливается свежий воздух, с реки доносится звук лютни, пение, смех — придворные катаются на лодках. Даже с такого расстояния отчетливо слышно — веселье деланое. В комнате тенисто и прохладно, но мы оба вспотели.
— Я нанял лошадей. — Свистящий шепот на родном языке вливается мне в самое ухо. — Весь город обошел и нашел наконец у ганзейских купцов. Денег на поездку одолжил, можно отправляться хоть сейчас. Осталось только подкупить стражу.
— Едем прямо сейчас. Что слышно о Кромвеле?
— С ним поступили бесчеловечно, англичане просто дикари. Он явился на Тайный совет, ни о чем не подозревая. Старинные друзья, дворяне, сорвали с него эмблемы власти, сорвали орден Подвязки, налетели, как вороны на дохлого кролика, потащили как преступника. Не было судебного разбирательства, обошлись без свидетелей, без доказательств. Его обезглавят на основании Акта о государственной измене и лишении прав состояния. Достаточно одного слова короля.
— Но может быть, король не произнесет этого слова? Почему бы не помиловать Кромвеля? Король в знак особого благоволения пожаловал ему графский титул всего несколько недель назад.
— Это уловка, просто уловка. — Чем выше взлет, тем больнее падать. Напрасно молить о пощаде, надеяться на прощение. Кромвелю суждено умереть позорной смертью.
— Король простился с ним? — притворилась, что спрашиваю просто из любопытства.
— Нет. Они расстались, как всегда, без лишних слов. Кромвель появился на заседании совета, ничто не предвещало дурного. Он собирался председательствовать на совете как государственный секретарь, в силе и славе, и вот в один момент, к торжеству старых врагов, очутился в тюрьме.
— Король не попрощался, — шепчу я в ужасе. — Правильно, он никогда не прощается.
ДЖЕЙН БОЛЕЙН
Вестминстерский дворец, 24 июня 1540 года
Мы в полном молчании сидим в покоях королевы и шьем рубашки для бедных. Место Екатерины Говард все еще пустует: она уже вторую неделю живет у бабки в Норфолк-Хаусе в Ламбете. Король навещает ее каждый день, обедает с ними, словно простой смертный. Каждый день королевская барка перевозит его на другой берег, открыто, не скрываясь, он даже не дает себе труда притворяться.
По городу ходят слухи: полугода не прошло со свадьбы, а у короля уже любовница, девчонка из говардовского семейства, — значит, королева понесла. Все просто замечательно в этом замечательном мире — сын и наследник Тюдоров в животе у жены, а король, как положено, развлекается помаленьку на стороне. Те, кто осведомлен получше, не прилагают никаких усилий, чтобы развеять слухи. Мы-тο знаем — Екатерину Говард охраняют не хуже девственной весталки, хотя какой теперь из короля соблазнитель. Мы-тο знаем — и королева все еще в девицах. Но вот что из всего этого выйдет, не знает никто.
В отсутствие короля при дворе царит полный беспорядок. Когда королева Анна и придворные дамы выходят к обеду, королевский трон во главе стола пустует. Двор бурлит, как гудящий пчелиный улей, охваченный слухами и сплетнями. Всякому охота держаться стороны-победительницы, да только никто не может понять, какая сторона в конце концов выиграет. Вокруг громадного стола немало пустых мест: многие знатные семьи покинули двор — из страха, предчувствуя новые гонения и расправы. Всякому, кто известен папистскими симпатиями, грозит опасность, и потому приверженцы Рима поспешили убраться в свои поместья. Те, кто стоит за реформы, опасаются, что с новой фавориткой из семейства Говард король повернется против реформ. К тому же молитвы теперь составляет Стефан Гардинер, и они звучат так, словно их только что прислали из Рима, а известный реформатор архиепископ Кранмер больше не в моде. Кто же остался при дворе? Те, кто поворачивает туда, куда ветер дует, те, кому все равно.
Знакомый мир исчез вместе со знакомым порядком. Королева золотой вилкой размазывает еду по тарелке, голова низко склонена. Ей тяжело смотреть в глаза людям, разглядывающим ее с жадным, нескрываемым любопытством, — каждому охота поглазеть на покинутую королеву. Все еще на троне, но одна, во дворце, но без мужа. Сотни посетителей приходят полюбоваться на нее — может, это последний вечер, что она тут, может, завтра ее и вовсе не будет в живых.
