Я, честно сказать, был впечатлен этим признанием. «Некоторые» — это явно не только Павел и Гертруда.
— В политике я довольно неуклюж. Так что спасибо — не сейчас.
— Ловкость в политике дело наживное. Все учатся. А если у тебя к ней отвращение, то это пойдет только на пользу Братству. Подумай о моем предложении на досуге. Нам, старикам, пора готовить новое поколение себе на замену. Должен же хоть кто-то занять наши места, когда мы умрем. От кольца тебе все равно не убежать. Не сегодня, так через десять лет.
— «Через десять лет» звучит гораздо приятнее. Пока я предпочитаю проводить время в поле, а не в кресле магистра. Как Бент?
Его лицо тут же помрачнело пуще прежнего.
— Все еще без сознания.
— Тильда и Браин?
— Дежурят у его постели. Даже не буду заставлять их отдохнуть. Все равно бесполезно. Оба переживают, что парень стал калекой.
— А ты — нет?
Он хмуро допил молоко, глядя на меня поверх стакана.
— Отсутствие конечности не лишает человека дара. Бент остается одним из нас. Без руки сложно, но он сильный человек. Справится. Если в Братстве был слепой страж, то почему не быть однорукому? Главное, чтобы выжил. — И сменил тему: — Ты вроде хотел попасть в Моров?
— Князь примет нас?
— Ему деваться некуда. Я избавляю его от паники в войсках. Примет. Идем, тут недалеко.
В зале трактира «Золотая лань», шумном, отдающем запахами жареной свинины с чесноком, пивного хмеля, крепкой сливовицы, пота и пороха, я заметил троицу знакомых хусар. Меня они встретили как родного. Войтек Мигорцкий с огромной глиняной кружкой светлого пива изучал опустевшую тарелку, дно которой покрывали обглоданные свиные ребрышки. Увидев меня, он заорал от восторга, ткнув Мариуша кулачиной в бок.
— Страж нашелся! — заревел тот, сграбастал меня в медвежьи объятия и от избытка чувств саданул по спине. — К ночи над Ждановичами творилось черт-те что. Ваша работа? Некоторые трусоватые решили, что начался конец света. А Войтек сразу понял, что это вы там шуруете.
— Ага, — кивнул Мигорцкий.
Радек не сказал ничего. Он был мертвецки пьян и спал прямо на столе, оглушительно храпя. Павел мрачно смотрел на моих знакомых. Его раздражала эта вынужденная заминка.
— Сегодня у него печальный день. Даже упился раньше срока, — извинился за друга Мариуш.
— Что его расстроило?
— Он просился у князя вернуться в харугву. Как и мы. Но его милость отказал. Сказал, что такие отчаянные люди нужны ему под Моровом, а харугва уже две недели как выступила к Штейнбургу. Мы хотим быть в рубке с другими братьями-хусарами, искать себе славу, а не торчать у мамки за подолом.
— Ага, — согласился Войтек.
— Но ведь и здесь будут бои, — возразил я. — Моров — крупный город.
— Чтобы взять город, нужны саперы, артиллеристы, шпионы да предатели. Ну и несколько тысяч дураков из пехоты, которые почти все без всякого смысла сложат голову под стенами. — В свои двадцать с небольшим Мариуш знал, о чем говорит. — А мы хусары! Гвардейцы! И штурмовать стены на лошадях не обучены. Нам нужна рубка. И без разницы кого бить — панцирников или всадников. Хусары лучшие солдаты в Чергии!
Говорил он достаточно громко, так что многие слышали его слова. Кто-то одобрительно кивал, кто-то, наоборот, хмурился.
— Князь ждет, ван Нормайенн. — Павел не отличался терпением.
Радек перестал храпеть, пьяно посмотрел на стража.
— Что за?.. — пробормотал он и, не закончив фразу, вновь провалился в сон, прижавшись щекой к столешнице, отполированной локтями сотен посетителей.
— Что это за шуты? — поинтересовался у меня Павел, уже поднимаясь по лестнице.
— Господа Хольгиц, Мигорцкий и Хальвец.
— Хальвец? Родич Горловица? Слышал о нем. Говорят, он упрям точно баран, да к тому же еще страшно вспыльчив. Нашел ты себе компанию, ван Нормайенн.
— Отличная компания, Павел. С этими господами можно отправиться в ад и притащить черта за хвост. Путешествовать с ними оказалось безопаснее, чем с отрядом в пятьдесят всадников.
Он хмыкнул и ничего не ответил.
Возле апартаментов, в которых поселился князь, несли караул двое гвардейцев. Черноусые, в высоких парадных шапках с фазаньими перьями, зеленых бархатных доломанах
[14]
и накинутых на одно плечо плащах с лисьей опушкой, стянутых на груди золотыми шнурами. На алых кушаках висели широкие палаши. В руках воины держали чергийские копья — короткое древко и узкий четырехгранный наконечник, больше похожий на длинную иглу.
Я знал, что кантонские наемники называли их свиноколами. Некоторые солдаты полюбили это оружие настолько, что укорачивали древко и носили копье за спиной, как двуручный меч.
— Клинки сдайте, господа стражи.
Павел безропотно отдал воину свой кинжал. Я неохотно сделал то же самое.
Большую часть комнаты занимал круглый стол, на котором возвышался макет Морова — точная копия города со всеми изгибами стен, оборонительными башнями, улицами, домами и церквями. На ключевых позициях размещались оловянные фигурки солдатиков, всадники, пушки и флажки. Такое впечатление, что детишки собрались поиграть в войну. Вот только цена этой игры — настоящие человеческие жизни.
— Сегодня прибыли два ядра, — с резким акцентом, выдающим уроженца кантонов, сказал воин с рыжей щетиной, покрывающей впалые щеки.
Его лицо было изуродовано ударом булавы — страшно перебитый нос, деформированная челюсть. Небогатая одежда, тяжелая черная кираса со стальным воротником, открытый шлем-бургиньот под мышкой, два пистолета с колесцовыми замками за поясом, еще два, в кожаных кобурах, висели на бедрах, через плечо перекинута тяжелая рейтарская сумка с зарядами.
Внешность у него была узнаваемая, я уже успел наслушаться о Крехте Разбитая Рожа, талантливом командире наемников, служивших князю Горловицу.
— Еще бы они не прибыли, когда за каждое я заплатил по шесть тысяч грошей золотом. Распорядись, чтобы первое отправили Жиротинцу завтра же, — ответил князь.
Горловиц, в отличие от своего собеседника, любил одеваться богато — в бархат и шелк. За поясом носил золотой шестопер, символ княжеской власти в Чергии, пальцы были унизаны перстнями с драгоценными камнями, поверх стеганой куртки с соболиной опушкой висела тяжелая золотая цепь, украшенная рубинами и гранатами.
Князь оказался ниже меня на голову. У него был большой орлиный нос, взгляд хищной прожорливой птицы и жестокие складки в углах рта, стоило ему сжать губы. В густых усах и на, висках полно седины.
— Быть может, милорд желает, чтобы ими разрушили стены, а не город? Я помню, что вы не хотели здесь зимовать.
