— Ехать в логово к собачьим псам. — Слова Радек цедил сквозь зубы. — Готов поспорить на твое баронство, Мариуш, что нас прикончат еще до того, как мы окажемся у ворот.
Похмелье испортило ему настроение.
— Удружил так удружил, друже, — продолжал ворчать Радек. — И что тебе спокойно не пилось в той харчевне?
— Что же, я должен был проглотить оскорбления этих свиных задниц, точно смерд какой-нибудь? — возмутился Мариуш. — Моя хусарская гордость этого не позволила. Ты бы сам влез в драчку, коли б не был мертвецки пьян. Подтверди, Войтек.
— Ага, — охотно исполнил просьбу господин Мигорцкий.
— Наша хусарская гордость как раз и завела нас в свиную задницу, которую ты только что помянул. В Моров. В берлогу предателя Жиротинца. Ну ничего. Я задорого продам душу этим сучьим псам. А увижу Млишека, так попытаюсь его прикончить. Всяко будет польза от моей смерти.
— Погодите звать смерть, господин Хольгиц. — Я убрал конверт, который вручил мне адъютант князя. — Сегодня вы на службе у Братства.
— Думаете, такая ерунда остановит этих лишаев, господин ван Нормайенн?
— Не позорься перед стражем, Радек, — укорил того Мариуш. — А то подумает, что ты боишься.
— Ничего я не боюсь! Просто если уж умирать, то в бою и на коне, а не пешим, в стане врага, который недостоин моего уважения. Потомку Душана Ворона не пристало дохнуть, точно крыса.
— Ты, главное, знамя повыше держи и от господина ван Нормайенна далеко не отходи.
Радек пробурчал себе под нос ругательство и переложил древко с правого плеча на левое. Он нес стяг с символом Братства и был не слишком доволен этой честью. Еще его бесило, что пришлось оставить лошадей и идти к воротам пешком, точно пехотинцу.
Троица моих сопровождающих облачилась в одежду обычных солдат — темные кожаные куртки, такие же штаны на шнуровке, легкие шлемы и кирасы — не чета их тяжелым, хусарским. Из оружия при них были узкие кинжалы да ньюгортские кавалерийские палаши — на ладонь длиннее моего рейтарского, более тяжелые и широкие. Серьезные клинки в умелых руках.
Перед выходом Мариуш убедил меня, что и стражу требуется кираса.
— Это не темные души, господин ван Нормайенн, — сказал он. — Это люди, и они порой стреляют.
Теперь я чувствовал себя как черепаха, засунутая в стальной панцирь. Броню я не носил лет тринадцать, с тех пор как мне в юности довелось поучаствовать в военном приграничном конфликте с Прогансу. Все было непривычно, особенно высокий стальной воротник, защищавший от пуль. Он врезался в подбородок и страшно мешал.
Мы шли через лагерь авангарда в сопровождении капитана ландскнехтов — сурового чернобородого верзилы в зелено-красном берете, коротких штанах и разноцветных чулках, который с легкостью, точно перышко, нес на плече двуручный биденхандер.
— Глупость вы задумали, — сказал он нам. — Два дня назад мы отправили к воротам переговорщика с белым флагом. Вон он лежит, если приглядеться хорошенько. Вся местность простреливается. Моя банда делает ставки, сколько шагов вы пройдете, прежде чем вас отправят на небеса.
— В стража они стрелять не будут, — уверенно произнес я, хотя полной уверенности, разумеется, у меня не было.
Всякое случалось.
Наемник лишь ухмыльнулся:
— Ну-ну. Я бы выстрелил.
— И где бы ты спрятался от убийц Братства? — спросил у него Мариуш. — Они обычно стараются ответить и прикончить таких вот удальцов. Чего бы им это ни стоило. Распинают на ближайших воротах и выпускают кишки. Все об этом знают.
Ландскнехт больше не ухмылялся.
— Мое дело предупредить, господа. А дальше это уж как там Господь с вами решит.
Возле насыпанного вала земли крутилась банда наемников. В основном здесь были опытные стрелки, прятавшиеся за толстыми дубовыми щитами. Это был передовой рубеж.
— Все, господа. Дальше вы сами, — сказал нам капитан.
— Оставили бы ценные вещи, — без всякой надежды предложил нам один из стрелков. — Мертвецам они ни к чему, а компании сгодятся.
По лицам всех присутствующих было понятно, что для них мы уже покойники.
— Ну, как хотите, — не дождавшись ответа, произнес солдат и добавил уже тише: — Нам все равно, у кого брать золотишко. У живых или мертвых.
— Ну, с Богом. — Мариуш широко перекрестился, а Радек поднял знамя повыше.
Мы направились к крепостной башне, получившей название Епископской, где располагались одни из четырех ведущих в город ворот. Пройти надо было шагов триста пятьдесят, может, четыреста, и я чувствовал, что сотни глаз следят за нашим неторопливым продвижением.
Это были те, кто остался за спиной, и те, кто стоял на стенах.
Трупов по пути встречалось очень мало — Епископские ворота еще ни разу не штурмовали. Те считались самыми крепкими и надежными в Морове. У двух мертвецов я увидел белые флаги.
— Млишек не собирается вести переговоры. — Радек перешагнул через тело парламентера.
Войтек согласно кивнул, щуря светло-зеленые глаза. От его внимания не укрылись струящиеся над стенами тонкие сизые дымки — горящие фитили аркебуз.
Мои спутники шли спокойно и не спеша. Они показывали всем и каждому, что не боятся такой мелочи, как пуля, и не собираются отступать.
И в нас не выстрелили.
Когда громадная башня нависла над нами и мы подошли к воротам — из открывшегося маленького окошка-бойницы грубо спросили:
— Чего вам?
— Я — страж. Прошу пустить меня в город.
— Зачем?
— Очистить Моров от темных душ.
— У нас их нет. Проваливайте, пока я не отдал приказ нашпиговать вас свинцом.
— Позови капитана башни.
— Я и есть капитан башни! И если ты считаешь, что распахну перед тобой ворота без приказа князя, то ты полный дурак.
— Так доложи князю! — Я не собирался отступать. — И не забудь напомнить, что это я оказываю городу услугу, а не город мне. Если вы настолько упрямы, что не желаете меня пускать, — пусть это будет осознанный выбор вашего господина. Если хотите, чтобы твари жрали вас, я не стану вмешиваться.
— Ладно. Жди. Я уже отправил гонца. — Лицо в амбразуре исчезло, а Мариуш заметил:
— Жиротинец в жизни не пустит вас в свой город.
— Посмотрим.
Ждать пришлось больше получаса. Никто не торопился, и Радек, передав знамя Войтеку, сел прямо на землю, опершись спиной о мощные створки, обитые листами железа. Наконец приглушенно загрохотали засовы и задвижки, гулко загудел барабан, поднимающий цепь, и в воротах распахнулась маленькая узкая калитка.
— Погодите, господин ван Нормайенн, — остановил меня Мариуш. — Я первым пойду.
