Нет, он не собирался навсегда расстаться с Мадлен! Обнажать ее маленькие груди и, держа в ладонях, покрывать их бесчисленнынежными поцелуями — слишком большое наслаждение, чтобы мужчина в здравом уме мог отказаться от него по доброй воле. А лежать в ее объятиях и входить в ее горячее лоно было для Армана неземным блаженством. Но — ив раю есть свои «но» — сейчас ему хотелось несколько ослабить жар их свиданий, чтобы сохранить время и силы для других встреч.
Поначалу он не знал, как взяться за это, не вызвав опасных подозрений в связях с другими женщинами. В конце концов сам собой возник такой план: Мадлен возвращается к покинутому семейному очагу, оставаясь при этом его любовницей. Это ограничит возможности свиданий у него на квартире, а законные притязания мужа остудят пыл Мадлен настолько, насколько хотел того Арман.
Естественно, только безумец мог бы предложить своей возлюбленной вернуться к мужу — сидя вместе с ней в любимом ресторане за изысканным ужином или в постели в перерыве между нежными любовными сражениями. Вопрос требовал деликатности, и подходить к нему следовало издалека. Идея Армана состояла в том, чтобы подбросить Ивонне мысль о примирении Мадлен с Пьером-Луи, а уж она устроит дело, как сочтет нужным.
Но когда он затронул эту тему после получасовой светской болтовни, то услышал неожиданно резкий ответ:
— Перестаньте вмешиваться в личную жизнь других. Это своего рода тщеславие — считать себя умнее всех и воображать, что вы достаточно понимаете людей, чтобы предлагать свое решение их интимных проблем.
— Но помилуйте, они оба, и Пьер-Луи, и Мадлен, не только мои родственники, но и близкие друзья! — воскликнул Арман. — Можно ли считать тщеславием мое желание способствовать их счастью?
Темно-карие глаза Ивонны смотрели на него с дружелюбием судьи, приговаривающего преступника к пожизненному тюремному заключению.
— Мне известно, что Пьер-Луи приходится вам кузеном. А Мадлен — ваша любовница, — произнесла она наконец. — Поскольку вы решили, что лучше ей вернуться к мужу, я делаю вывод, что она вам надоела.
— Ни в коем случае! Я ее безумно люблю!
— И вашу любовь не смутит мысль о том, что Мадлен ложится в постель с другим — пусть даже это муж?
— Вы жестоки, Ивонна. Мысль о моем сокровище в объятиях другого мучительна, она терзает мне душу. Но, отвлекаясь от нее на мгновение — нечеловеческим усилием воли, поверьте! — и трезво оценивая ситуацию, я считаю, что будущее Мадлен будет более надежным, если она вернется к Пьеру-Луи.
— Следовательно, вы не собираетесь жениться на ней, если она получит развод?
Арман простер обе руки, как бы давая понять, что вполне осознает свое ничтожество и стыдится его:
— Я слишком люблю Мадлен, чтобы желать ей такого мужа, как я. Я, надеюсь, хорош в роли любовника, но, став мужем, неизбежно превращусь в домашнего тирана. Увы, как это ни мучительно для меня, лучшим выходом будет возвращение Мадлен к мужу.
— И все так просто? — тонко выщипанные брови Ивонны словно взлетели.
— Как мы оба знаем, Мадлен оставила Пьера-Луи, узнав о его романе. Теперь, слава Богу, с подружкой покончено — это я знаю точно. Таким образом, ничто не мешает им соединиться вновь.
Ивонна пристально смотрела на гостя, теребя длинными пальцами зеленые нефритовые бусы. Она переменила положение ног, и от этого движения груди под тонким шифоном белого жакета легонько колыхнулись.
— Поскольку вы уже решили будущее Мадлен, а тем самым и Пьера-Луи, вам, вероятно, приятно будет услышать, что он был здесь вчера вечером и умолял ее вернуться.
— Надеюсь, он был трезв.
— Да, и говорил он вполне искренне.
— И что же? Не терзайте меня, Ивонна!
— Думаю, его поведение произвело благоприятное впечатление на Мадлен, как и его заверения, что он избавился от любовницы.
— И она согласилась?
— Это очень серьезный вопрос, — обыденный тон Ивонны противоречил смыслу ее слов, — его следует обсудить со всей тщательностью. Что вы надеетесь услышать от меня? Мадлен сейчас думает об этом…
— Значит, есть надежда, как вы считаете? Я считаю вот что: вы суете нос в семейные дела, которые вас вовсе не касаются. Пускай Мадлен прихватила вас однажды для послеобеденного развлечения, чтобы забыть о своих супружеских разочарованиях, — но это не дает вам права вмешиваться в частную жизнь посторонних людей. В конце концов, Мадлен моя сестра, и я дорожу ее доверием.
— Тысяча извинений! — поспешил воскликнуть Арман, изобразив на лице самую очаровательную из своих улыбок. — Мое искреннее желание поправить дело и вправду может показаться навязчивым. Простите меня, Ивонна.
Она ответила сдержанной улыбкой, которая нарушила душевный покой большего числа мужчин, чем мог вообразить Арман, наклонилась к нему и слегка притронулась к рукаву его пиджака — Ивонна знала очарование этого жеста.
— Арман, мы знакомы уже несколько лет, и я чувствую, что могу говорить с вами откровенно. Мадлен еще не решила окончательно, но я уверена, что она вернется к Пьеру-Луи, и очень скоро.
— Я буду этому рад, — тут он коснулся ее руки.
— А уверена я потому, что прошлой ночью Мадлен позволила мужу остаться с ней.
— Что?! Остаться здесь? И они занимались любовью?
— Я не строю догадок о том, что происходит между женщиной и ее мужем, когда они ложатся в постель после долгой разлуки, — ответила Ивонна с неслыханной даже для нее чопорностью, — но когда я видела сестру утром перед отъездом в Версаль, по блеску в ее глазах я догадалась, что она довольна этим событием.
Свидетельство Ивонны вызвало в сердце Армана ревность — такую неистовую, что он напрочь забыл цель своего визита и больше не думал о том, как заручиться ее поддержкой, чтобы примирить Мадлен с Пьером-Луи. Известие о предполагаемом восстановлении супружеских отношений ничуть его не обрадовало, зато услужливое воображение нарисовало картину: его возлюбленная и его соперник, обнаженные, ложатся в постель. Он отчетливо увидел, как Пьер-Луи ласкает груди Мадлен и целует нежные коричневато-розовые бутоны сосков.
— Вам плохо? — осведомилась Ивонна. — Вы так внезапно побледнели.
Но лихорадочные фантазии уже увлекли Армана к худшему: он представил, как Пьер-Луи своими грубыми руками раздвигает стройные бедра Мадлен, стремясь запечатлеть поцелуй на завитках каштановых волос. И наконец — о ужас! — наваливается на ее гладкий живот и втыкает в ее лоно свой мерзкий прибор!
— Может быть, велеть горничной принести вам стакан воды? — спросила Ивонна то ли сочувственно, то ли с видимостью сочувствия, поскольку догадывалась о причинах замешательства Армана и находила его терзания в высшей степени забавными.
— Нет, благодарю, — он постарался овладеть собой. — Просто минутная слабость. Накануне вечером я выезжал и, видимо, выпил лишний бокал шампанского. Все уже прошло, уверяю вас.
