— Коротко говоря — да, хоть я и не хотел бы хвастаться. — Арман с улыбкой следил, как ее длинные пальцы скользят вверх, к его восставшей плоти. — Едва я достиг возраста, когда стал увлекаться женщинами, в интимные друзья я выбирал только лучших из них. Другие мужчины, возможно, не преследуют столь высоких целей, но я чувствую потребность любить тех женщин, которые отмечены красотой и утонченностью, говоря вашими же словами.
— Похоже, у нас с вами много общего, — Ивонна улыбнулась, — но как вы думаете, Арман, не бывает ли поиск лучшего порою утомителен, не ведет ли он к разочарованиям? Поначалу кажется, что партнер на удивление полно отвечает самым сокровенным твоим желаниям, а затем выясняется, что он не способен порадовать ни твою плоть, ни твою душу. Бесконечные поиски совершенства могут довести до отчаяния. — Теперь она крепко держала мужской жезл, похоже решив воспользоваться его силой и твердостью
— Ваши слова совершенно справедливы Подобно художникам, мы стремимся к недостижимому совершенству, но, сколько бы нам ни выпало разочарований, от цели мы не откажемся.
— Как хорошо вы говорите, — вздохнула Ивонна. — Я начинаю верить, что вы можете оказаться достойны меня. По крайней мере вы заслужили возможность показать, насколько хорошо вы меня понимаете.
Она отпустила его и сняла через голову свой белый шифоновый жакет — пуговицы на нем были лишь украшением и не расстегивались. Под жакетом была тонкая сорочка из молочно-белого шелка с глубоким вырезом, обнажавшим ложбинку между грудей. Тонкие бретельки удерживали ее на изящных плечах. Арман замер от восхищения, а Ивонна меж тем высвободила подол сорочки из брюк и сбросила ее, оставшись обнаженной до пояса. Он впился взглядом в ослепительные холмики, чью крутизну еще сильней подчеркивали выступающие соски соблазнительного коричневато-розового оттенка.
— Нам не помешают… здесь? — выдавил Арман.
— О, нет, слуги обучены не беспокоить меня, когда я уединяюсь с близким другом. Дети на прогулке с няней, а Мадлен, как вы знаете, уехала на весь день.
Ивонна ни словом не вспомнила о своем муже. Жан-Роже бывал на этой квартире лишь наездами, и сегодня, судя по ее молчанию, она не ждала супружеского визита вежливости.
— Итак? — она казалась раздосадованной тем, что Арман не выказал восхищения ее красотой. — Надеюсь, вы не думаете, что я разоблачаюсь перед каждым визитером?
Арман был глубоко польщен происходящим: ему удалось так воздействовать на Ивонну, что она обнажилась перед ним в собственной гостиной! И она, отбросив свою обычную прохладную сдержанность, соглашалась видеть его здесь, в этом белом атласном кресле, в распахнутых брюках, с торчащим вверх орудием страсти. Арман был достаточно самонадеян, чтобы поверить, будто ему первому удалось склонить Ивонну к такой интимной непринужденности за порогом спальни.
К тому же его чрезвычайно развеселила досада Изонны оттого, что он тут же не упал на колени, умоляя позволить ему покрыть поцелуями обнаженную грудь. Он собирался подыграть ей в ее игре, сохраняя самообладание — по крайней мере внешне, потому что его возбужденный приятель весь дрожал» молчаливо домогаясь своих природных прав.
— У вас самая восхитительная грудь в мире, — сказал Арман с чарующей улыбкой. — А нежный молочный оттенок кожи так изысканно контрастирует с зеленью ожерелья. Я в высшей степени польщен тем, что вы мне позволили, просто подавлен вашей щедростью!
— В самом деле. — Ивонна все еще проявляла недовольство тем, что единственным откликом на ее обнаженные прелести были слова. — Но он, я вижу, ничуть не подавлен, — тут она впервые сжала предмет упрека всей ладонью и принялась поглаживать быстрыми, нервными движениями.
— Дорогая Ивонна, вы ставите меня в трудное положение, — пробормотал Арман, пытаясь сохранить видимость спокойствия, хотя прикосновения Ивонны вызывали в нем сладострастную дрожь. — Всего минуту назад вы утверждали, что тот член тела, который вы держите в руках, не видит различий между красавицей-аристократкой и ее толстой кухаркой, что он одинаково рад войти и к непривлекательной, и к восхитительной женщине. Если бы у меня хватило дерзости признаться, что эта часть моего тела испытывает сумасшедшее желание проникнуть в вас, вы можете подумать, что в моем теперешнем состоянии мне сгодится любая, кто бы ни согласился, пусть даже ваша кухарка. И вы смертельно оскорбитесь…
— Что вы! — воскликнула Ивонна. — Ведь я знаю, что вы пришли в это состояние-, увидев мою грудь, значит, вы хотите любви именно со мной. Не беспокойтесь: я поняла вас правильно.
Арман затруднился дать оценку ее логике, но охотно согласился, что именно прелестная грудь Ивонны вызвала в нем страсть к ней — и лишь к ней одной.
— Разумеется, я знаю, какое впечатление производит моя грудь на мужчин, — Ивонна продолжала невозмутимо гладить Армана. — Я открыла ее для вас, и вот мы видим этот член вашего тела, увенчанный пурпурной диадемой, в наилучшей форме. Вы так взволнованы тем, что я показала вам, что он достиг полной длины и толщины и стал твердым, как ручка от метелки.
— Он еще не в самой полной силе, Ивонна, но… приближается к ней, — легкая дрожь наслаждения пробежала по животу Армана — Лучше всего он бывает тогда, когда сокрушительный экстаз заставляет его сжаться и выплеснуть свою радость. Но стоит ли вашим прекрасным карим глазам видеть это — куда большее удовольствие вы можете испытать иным способом.
— Ах, вы и в самом деле настолько самонадеянны, что считаете себя достойным самой интимной дружбы со мной? — Ивонна медленно провела кончиком языка по ярким губам.
— Вы одна вправе решать, кто этого достоин. — Арман по-прежнему с огромным трудом сохранял беззаботный вид, но чувствовал, что вот-вот выйдет из роли и будет умолять Ивонну о снисхождении.
— Я еще не решила окончательно, что с вами делать, Арман… — Ему показалось, что дыхание Ивонны участилось, а щеки слегка порозовели.
Как бы то ни было, он протянул руку и принялся ласкать ее груди, перекатывая между пальцами их торчащие кончики. Ивонна не оттолкнула его и не воспротивилась, когда он, наклонившись, коснулся их языком Услышав ее вздох, он просунул ладонь меж ее бедер и стал их ласкать сквозь тонкий шифон. Вскоре она задрожала от удовольствия и рука Армана устремилась под одежду, но тут Ивонна прошептала: «Подожди минутку!»
Он выпрямился и смотрел с бешено бьющимся сердцем, как Ивонна расстегивает две пуговицы сбоку у пояса брюк. Подцепив длинными пальцами белоснежные трусики, Ивонна спустила их вместе с брюками до щиколоток безупречно гладких ног — и Арман громко вздохнул от восхищения. Вскочив с кресла, он опустился на одно колено на ковре и снял с ног Ивонны мягкие туфельки, а потом помог ей освободиться от упавшей одежды.
Колени ее по-прежнему были плотно сжаты, так что Арман мог видеть лишь завитки каштановых волос под животом, где сходились бедра. Взяв в ладони оба колена, он решительно их раздвинул, открывая главное сокровище Ивонны. Кудряшки подлинней, чем у сестры, отметил он про себя, а вид продолговатых темно-розовых лепестков заставил его судорожно вздохнуть от вожделения. Ивонна застыла на миг, позволяя созерцать себя, а затем подняла босую ступню с высоким подъемом; пальцы с ноготками, сияющими алым лаком, потерлись о лафет трепещущего орудия страсти.
