И довольно очевидно, что все это — письмо мне самой.
Не знаю, но я, похоже, очень хочу получить это письмо. Меня бесит, что я не знаю. Лучше бы я вместо этого вязала длинный шарф. Он бы во всяком случае меня грел. А все эти бесконечные страницы, к чему они мне? Если их поджечь, они будут давать тепло всего несколько минут. А потом снова станет так же холодно. Так же чертовски холодно.
26 апреля
С понедельника лечу. Встала в очередь в Хитроу с твердым намерением купить билет в Лас-Пальмас, а купила в Рейкьявик. Поддалась внезапному порыву. Вернее сказать, струсила, вижу я теперь. Я боюсь, что путешествие на Канары окажется слишком уж не по силам, очень уж там много будет мамы, папы и Тома. Поэтому я малодушно уговорила сама себя, что нельзя умереть, не искупавшись в горячих источниках Исландии. И ловко задурила себе мозги рассуждениями, что это хороший шанс еще раз все серьезно обдумать. Но когда мы приземлились, там было так туманно и уныло, что я даже не вышла из аэропорта, мне сразу стало очевидно, что подавляющее большинство людей все же умирают, не искупавшись в горячих источниках, более того, многие не успевают узнать о существовании самой Исландии, так что я полетела дальше в Торонто, где просидела ночь на неудобном стуле, жуя шоколад и опустошая бутылку вина, которую я успела купить в такс-фри перед закрытием. Когда рассвело и я сумела признаться себе, что не усну, то пошла искать интернет-терминал, где можно расплачиваться карточкой, зашла на «Google Earth», увеличила изображение Плайя-дель-Инглес и попробовала представить себе все, что я там помню: отели, улицы, пляж и горы вокруг, мы несколько раз совершали туда вылазки в выходные, и местные жители, мимо которых мы проходили, взирали на нас в большом изумлении, им казалось странным, что целая семья бродит по горам, они думали, мы что-нибудь потеряли, а папа с мамой смеялись над их удивлением, для них было естественно привести с собой свои норвежские привычки, если на Канарах нельзя ходить на лыжах, будем просто ходить по горам.
Постепенно мои упершиеся в карту на экране прокатного компьютера глаза стали слипаться от усталости и вина, изображение расплылось, я то и дело терла глаза, и вдруг стала замечать, что Плайя-дель-Инглес на самом-то деле треугольник, острым концом указывающий вниз, на юго-восток, как раз в том месте, где «Риу палас отель» выходит к песчаным дюнам. В нем мы как раз всегда и жили. И больше всего меня очаровало, что два крыла отеля образуют вход в треугольник, в результате чего центральная часть Плайя-дель-Инглес более всего походит на женские гениталии, с родовым каналом, кольцами кровеносных сосудов и всем хозяйством. Плайя-дель-Инглес, оказывается, имеет форму вагины, очень ясно очерченную, словно бы тамошняя коммуна сделала это намеренно, должно быть, они планировали это годами и подключили нанятых архитекторов и дизайнеров, настолько правдоподобная форма не может возникнуть сама по себе, за этим конечно же стоит огромная работа, а девственную плеву образует отель, в котором несколько раз подолгу жили мы с мамой, папой и Томом, а родовой канал идет по той улице, по которой мы все время ходили, но названия которой я не помню, а потом высоко наверху она сворачивает направо, в сплетение сосудов, нервов, тканей. Меня захватило совершенное открытие, оно казалось логичным и очевидным, причудливым и изысканным, я громко смеялась, а пассажиры ранних рейсов сердито косились на меня. У меня в голове происходит что-то замечательное, стоит мне выпить вина. Противостоять этому я не могу. Стоит мне сделать глоток вина, и дальше все катится само по себе. Мне не нужно делать больше ничего, только ждать. Но мне нравится результат, к которому все катящееся приходит. Судя по всему, я из тех, кто в подпитии не впадает в тоску и агрессию, они, напротив, делаются радостными и не принимают ничего близко к сердцу. Вот что приятно. Кстати, а чем не выход для меня — стать алкоголиком? Своего рода промежуточное решение. Не настолько трагично, как смерть. Но лучше, чем ничего.
27 апреля
Сейчас ночь, я прячусь в седьмом накопителе аэропорта Шарль де Голль под Парижем. Я летела в Мадрид с пересадкой здесь, опять выпила винца, и когда остальные пассажиры уже сидели в самолете, а меня второй раз объявили по радио, на меня вдруг напала паника, почему-то мне стало жутко, что я войду в самолет последней. В накопителе никого не было, и мне вдруг ударило в голову, что надо спрятаться. Короче, я никем не замеченная забралась на бетонную платформу, это часть несущей опоры той причудливой архитектурной конструкции, которой является этот аэропорт. Ну вот, и теперь я сижу на бетонной площадке, в которую упираются бетонные же арки. Никому меня отсюда не видно. И почему бы не скоротать тут ночь. Просто чтобы за мной числился такой подвиг. Я видела, как бегал персонал, как они пару раз выскочили на улицу, чтобы убедиться, что меня нигде нет, но в конце концов самолет улетел, у меня ведь нет багажа, который надо было бы выгружать, мне показалось, они обрадовались, выяснив это., Приятно доставлять людям радость. Выждав, я подползла к краю платформы, прямо подо мной разговаривал по телефону датчанин. Он сказал, что держит в руках пустой бланк и что ему нужны некоторые цифры. Он слушал и записывал. Он сказал «семнадцать, хорошо, сто, отлично, тридцать два» и еще цифр десять-пятнадцать. Заполнил весь бланк и пошел в самолет. Меня поразило, как просто устроена его жизнь. Можно подумать, все у него будет тип-топ, важно только правильно записать циферки. Завидно смотреть, как легко он избавляется от забот. Если бы колонка цифр могла решить и мои проблемы! Записала их в столбик и пошла по жизни дальше, будто пава. А я? Валяюсь на бетоне и все о чем- то грежу. Я наловчилась писать, и делаю это уже почти не думая. Папа бы меня не узнал. Такое чувство, что за меня думает рука. Точнее сказать, ручка. А я только ее держу.
Похоже, на сегодня все самолеты улетели. Скоро рискну спуститься вниз и пописать в цветничок.
28 апреля
Лежание в укрытии в накопителе номер семь оставляет слишком много времени для раздумий, а это лишние печали. Например, до меня внезапно дошло, что у меня не было в апреле месячных, а должны бы еще две недели назад. Прежде такого никогда не случалось, и я не знаю, стоит ли мне тревожиться или такие сбои — вещь естественная. Возможно, это бег сбил мне весь цикл. Или тело примирилось с тем, что ему недолго осталось, и решило забить на производство яйцеклеток. Я надеюсь как раз на это. Участок мозга, отвечающий за месячные, послал сигнал, что обладатель данного тела больше не имеет нужды в яйцеклетках. Хорошо бы, конечно, обратиться к врачу, но тогда придется слезть с бетонной площадки в накопителе номер семь аэропорта Шарль де Голль, чего мне не хочется. А хочется тайком от всех валяться здесь наверху. То, что я делаю это просто так, без всякой причины, придает затее особую пикантность. Ночью я что подумала: если остаться тут, то постепенно я умру от голода, а потом мумифицируюсь, и никто не найдет меня до тех пор, пока в аэропорту не начнется ремонт или не придет пора поменять лампочку, вмонтированную в край платформы под углом к потолку. И я стану «той, которая умерла под потолком накопителя в аэропорту Шарль де Голль». Такие происшествия помнятся. Мой дневник напечатают и будут читать по всей Европе, рассуждая о самоубийствах молодых. Меня поражает, что часть моего «я» мечтает умереть с шумом и помпой. Это совершенно на меня не похоже. И тем не менее меня постоянно тянет на такие варианты, которые, в случае удачи, произведут фурор. План про Конго грешит тем же самым. Когда все свершится, газеты будут пестреть заголовками, что норвежская девушка была застрелена во время случайной перестрелки в одном из самых опасных уголков земного шара. Будут строиться догадки, каким ветром меня занесло в ту деревню, и никто не докопается до правды, пока и если случайно не прочтут эти записи. Не знаю, хочу ли, чтобы их читали и использовали без моего ведома. Об этом надо серьезно подумать. Потому что если я погибну в Конго, успев предварительно сжечь свой дневник, о моих намерениях никто никогда не догадается. И что я делала в Конго, будет навечно покрыто для человечества завесой тайны. И единственное, что я после себя оставлю, так это недописанную историю бедняжки Солнышка, в которую вселился Сатана.
