Видение вскоре исчезло, а он продолжал стоять, пытаясь унять дрожь в коленях и вновь подступившую головную боль. Он по-прежнему ощущал порывы ледяного ветра на мокрой руке и лице. Он еще не привык убегать от опасности, похожей всего лишь на холодный ветер, так же, как не привык, позволять, чтобы при этом его хватали ледяными пальцами, удерживая на месте.
— Что-то попало мне на лицо, — сказал он, глядя на верхушки деревьев. — Что-то, похожее на водяные брызги. — Но ни одна из веток не нависала над кормой лодки. — Может быть, это в воде играла рыба?
— Она ищет тебя, — сказал Саша, стараясь удержать его за руку. — Ради Бога, Петр, очнись. Не забывай, что она все еще здесь!
Ему и самому очень хотелось прийти в свое привычное состояние. Может быть, это все еще водка продолжала действовать на него? Ведь старые пьяницы очень часто наблюдали картины, которых никогда не было в действительности, и, вполне возможно, что они тоже испытывали прикосновение несуществующих пальцев к своему лицу?
— Петр! Вернемся в дом! Пожалуйста!
Он встал на самый край лодки и прыгнул на причал, едва удержавшись на ногах. Саша приземлился рядом с ним, поймал его руку и потащил за собой вверх по холму. За время подъема он раз или два ощутил знакомое дуновение холода.
Ощущение это быстро прошло, словно ледяное облако, растворившееся в воздухе и исчезнувшее с последним сильным взмахом ледяных пальцев. Петр же, не переставая, бежал из всех сил, ощущая боль и спотыкаясь на каждом шагу, пока не добрался до крыльца, где теряя силы, прижался к стене дома, обхватив руками раненый бок.
Этого не могло быть на самом деле. Он стыдился своего бегства, и все время оглядывался вокруг, в надежде увидеть что-то, кроме серой громады леса и берега реки, но при этом не мог объяснить того простого факта, что по его шее стекала холодная речная вода.
Саша распахнул дверь и закричал, едва не задыхаясь и глотая слова:
— Хозяин, господин Ууламетс. Она была здесь!
Петр стоял на прежнем месте, все так же прислонясь спиной к стене, когда Ууламетс торопливо спустился во двор и остановился, в надежде что-нибудь увидеть.
— У твоей дочери очень холодные руки! — сказал вдруг Петр, не удержавшись от доли сарказма, на который был способен в данный момент, чтобы разбавить им то небольшое представленье, которое разыгрывал перед ними Ууламетс, или то сумасшествие, которым тот явно страдал, или что-то еще, чем могло быть, на самом деле, поведение старика.
Тем временем, Ууламетс вернулся к дому, явно раздосадованный и не скрывающий гнева.
— Дурак. Иди в дом и сиди там, иначе мы ничем не сможем помочь тебе.
Петр открыл было рот, чтобы выразить свой обычный протест, но старик проскользнул мимо него в дом, и ему ничего не оставалось делать, как следовать за ним, или же доводить до конца план побега, но дрожь в коленях, мучительная пульсирующая боль в голове и неприятная пустота в желудке не оставляли ему выбора.
— Петр. — Саша поймал его руку, когда они медленно входили в дом. — Ты видел теперь все это при дневном свете. Ведь ты это видел, верно?
Тот кивнул, поскольку согласие в данный момент привносило мир в их отношения. На самом деле, этот шаг не был капитуляцией, потому что внутри себя он решил не вступать в дальнейшее обсуждение всего, что происходило в этом доме и в этом лесу. Поэтому, войдя в комнату, он уселся около огня, чтобы еще раз обдумать все случившееся, в то время как Саша продолжал обсуждать с Ууламетсом происшествие на реке, особенно отмечая то, что ему не удалось ничего рассмотреть…
— Но Петр должен был все видеть, при полном дневном свете…
— На самом деле, не имеет большого значения, происходило это днем или ночью, — сказал Ууламетс. — Дневной свет может лишь скрыть от нас многие подробности. На самом же деле ты никогда не сможешь увидеть ее полностью с помощью одних лишь своих глаз.
— Ты просто сумасшедший, — неожиданно резко сказал Петр, по-прежнему сидя около самого очага. — Как это можно видеть что-то без помощи глаз?
— Очень просто, — сказал Ууламетс. — Мы почти всякий раз делаем это, разве я не прав? Ты видел ее в своем воображении.
Он почувствовал неожиданную неловкость от того, что Ууламетс разбил все его доводы и не оставил ему никакой опоры.
— Вот, пожалуй, единственное место, где она действительно могла быть, — заметил он в раздражении, ощущая, как опять втягивается в разговор. — Ведь на самом деле она и была всего лишь игрой воображения. Игра воображения, вот все, что мы наблюдали и что преследовало нас.
— Ты ошибаешься. Опасность, которая исходит от нее, к сожалению не ограничивается воздействием на твое весьма слабое воображение, Петр Кочевиков. Твое заблуждение и вред, который от него исходит, именно сейчас подвергают опасности твоего молодого приятеля, который возможно может, а возможно и нет, сделать для тебя большое дело: помочь тебе. И если оно окажется не по силам для его здравого смысла, то у тебя вообще не будет никаких шансов рассчитывать на чью-либо заботу и помощь. Жизнь — очень большая роскошь в этом лесу.
А Петр, отвернувшись и глядя вдоль комнаты, еще раз вытер свою шею, под влиянием не проходящего ощущения леденящей сырости, и еще раз постарался убедить себя, что это всего лишь холодная роса, брызнувшая на него с ветки или что-то еще в это роде.
Разумеется, была еще и другая возможность: он мог поступать как и те, кто был рядом с ним. Он мог улыбнуться Ууламетсу и сказать, что он очень сожалеет и готов принять за правду любые доводы старика, например, так, как это делал Саша. И поскольку Саша решил придерживаться тех же взглядов на вещи, что и старик Ууламетс, то Петр увидел в этой ситуации единственную надежду вырваться из этого леса, а то, что он внутреннее смирился с сумасшествием старика, откладывало их побег на какое-то более отдаленное время.
Он просидел почти целый день, прислушиваясь к тому, что рассказывал Саша Ууламетсу о событиях на реке. Он, черт возьми, рассказал ему о том, что они ходили осматривать причал, если уж не саму лодку. Но вскоре он рассказал и об этом, поддавшись настойчивым расспросам старика. Петр старался смотреть в потолок, на потемневшие стропила, и, поминутно сжимая зубы, обращался ко всем богам в недоумении, почему его так просто оседлал какой-то дурак.
Но он и сам знал ответ на этот вопрос: он понимал, что Саша нашел в отношениях со стариком как раз то самое, к чему стремился всю свою жизнь. Ведь старый колдун сказал ему, что его собственное представление обо всем происходящем вокруг абсолютно правильное, а его желания действительно могут изменить существующее положение дел именно тем самым путем, как мальчик и собирался сделать мальчик.
— Ну, а что ты скажешь по поводу лошадей? — спросил он Сашу, когда тот присел рядом с ним поближе к огню.
— Каких лошадей?
— Или о царской карете. Или это будет по плечу лишь нашему призраку, а ты пока будешь считаться новичком в этих делах?
