— Это был не тот самый банник, который жил здесь раньше. Она не верила ему. Но ты прав, это ничего не говорит о том, что она не могла пойти туда, после того как я ушел в лес. Она могла расспросить его сама.
Она наверняка это сделала, отрешенно подумал Петр. Она всегда делала что-то не так.
—… Или же она могла получить ответ от леших, — сказал Саша. — Это тоже вполне вероятно. То, что после этого она упаковала вещи, мы и так знаем. Она ушла около полудня, это мы можем предположить по изменению ветра, по оставленному хлебу и по многому другому, и я вполне определенно думаю, что она могла слышать меня ночью, когда я сообщил ей, что нашел тебя, а это еще больше укрепило ее намерения предпринять это путешествие.
— Прекрасно! Это на самом деле просто прекрасно, Саша!
— Не совсем, потому что ей это было необходимо.
— И это сказано в той записке?
— В записке лишь сказано, что она уверена в том, что мы отправимся вслед за ней, а она очень не хочет этого. Это же говорит и о том, что она не намерена запретить нам сделать это, поскольку вообще не уверена в своей правоте.
— Ивешка никогда не думает, что права. Скорее река потечет вспять, чем она согласится с этим. Куда она отправилась?
— Там этого не сказано.
— Не сказано, не сказано… Ради Бога, ведь она оставила тебе записку! Она должна была написать об этом.
— Я уже сказал тебе, что в ней было.
— Там должно было быть что-то еще. Ты, видимо, не понял, когда читал.
— Любое письмо имеет ограниченный смысл.
— Ну-ну. Тогда эта записка бесполезна, верно? Что в ней проку, если там не говорится самого важного?
На этот раз Саша ничего не ответил.
— Я скажу тебе, что мне хотелось бы знать прежде всего, — сказал Петр после того как немного успокоился. — Я хочу знать, где сейчас находится наш старый приятель, который обычно проводит время под ивами, и уверяю тебя, что сейчас он отсутствует в своей пещере.
— Я думаю, что это приятное местечко нам следует проверить, — сказал Саша. — Это еще одна причина, по которой я хочу пройти именно этим путем.
— И, кроме всего, мы знаем, что теперь появилась еще одно проклятое существо — в нашей бане! Банник говорил что-нибудь о реке? Он наверняка хотел употребить меня на ужин!
— Я не думаю, что это мог быть водяной. Но я не верю ему. Это не совсем тот банник, который бы нам подошел. Ведь считается, что все они очень старые, а этот как раз молодой.
Это были оборотни, подумал Петр. Только Бог знает, как они выглядели. Любой из них мог прийти в дом в облике Ууламетса, или Саши, или даже в его собственном. А Малыш, который мог бы распознать подобные существа, был вместе с ними в лесу. Ведь Малыш рычал на банника, если в тот момент его рычанье вообще что-нибудь означало. Он качнулся на болотистой почве, но удержал равновесие, ухватившись за коня.
— Я вот что скажу тебе, — начал он, делая торопливый вдох после быстрой ходьбы, — ты говорил, что едва ли отважишься усомниться в чем-то? Так вот я, могу. Сомнения — это мой конек. Я сомневаюсь во всем, что на вид идет хорошо. И я сомневаюсь, что мы знаем, что делаем сейчас. Я сомневаюсь, что мы сможем найти хоть что-то в пещере этой старой змеи, и я сомневаюсь, что моя жена находится сейчас в здравом уме. Этого достаточно?
— Вполне, — признался Саша.
Постепенно дорога вдоль реки превратилась в узкую тропу, пролегающую под мертвыми деревьями, которая постепенно выродилась в заросшую кустами трясину. Саша едва держался на спине Волка, в голове у него гудело от усталости и монотонного шума воды. Время спуталось. Он желал, чтобы и Волк и Петр уверенно шли, ступая там где следовало, и не стремились следовать за Малышом, который не имел понятия ни о каких препятствиях, которые с легкостью преодолевал. Один лишь миг — и он был уже на другой стороне, или на полпути к холму, или там, где ему заблагорассудится быть. Он нередко приходил в замешательство от того, что никто не решался следовать за ним, и его не интересовало, что они были полумертвыми от истощения.
— Малыш! — позвал его Саша, желая, чтобы он нашел хотя бы Ивешку и не оставлял ее одну, но Малыш не обращал на него никакого внимания. Он продолжал петлять вокруг них, то приближаясь, то удаляясь по своему обыкновению, не считаясь ни с какими желаниями. А время от времени он забирался на Волка, особенно тогда, когда движение по заболоченному пространству вовсе замедлялось, и сидел там, пока они не выбирались на твердую землю.
Саша продолжал думать о том, что этот путь был выбран неверно: недавние дожди еще больше ухудшили это и без того гиблое место. Он с отчаянной безнадежностью желал им набраться сил с тем, чтобы продолжить путь, желал, чтобы Волк не затащил его под густые колючие ветки, желал, чтобы благополучно закончился их путь через это бесконечное переплетение лабиринтов и тупиков, где под ногами была топкая земля, покрытая водой, по колено в которой, чертыхаясь и едва не падая, брел Петр.
— Становится все хуже и хуже, — пожаловался он. — Господи, вот попалось нам чертово болото!
— Извини, — сказал Саша, но сожаление вряд ли могло им помочь. Сейчас он был занят тем, что, напрягая собственную волю, своими желаниями старался сосредоточить и направить все запасы их внутренних сил на преодоление этой ужасной дороги и уговаривал себя, что тем самым он мог принести гораздо больше пользы, находясь на спине Волка, чем если бы шел бы спотыкаясь по жидкой вязкой грязи. И, как часто бывает, он едва ли задумывался в данный момент о себе, когда раз за разом, желая им преодолеть до конца этот путь, он расходовал энергию и тепло их тел, что в конечном счете приведет их к простуде и истощению, и в конце концов даже убьет их, если он будет продолжать делать это.
— Мне кажется, мы должны остановиться, — сказал Саша и чуть ослабил напряжение своей воли, помогавшее им преодолевать этот путь: он был уверен, что Петр, ощутив реальную усталость, должен остановится. Но услышал:
— Нет, мы еще можем добраться до подводной пещеры, — сказал тот.
— До пещеры! Господи, да мы не сможем пройти так далеко! А если мы и решимся на это, то уж никак не сможем «побеседовать» с водяным сегодняшней ночью. — Он окончательно ослабил напряжение и почувствовал, будто до самых костей его пронзает зимним холодом. Это была боль. — Петр, я больше не могу принуждать нас идти вперед.
— Зато я могу, — ответил тот, беря в руки поводья, намереваясь вести его и дальше. Сашу охватил испуг. Бог знает, за счет каких сил Петр мог продолжать этот путь, чертыхаясь и с усилием преодолевая это болото, в которое они забрели по сашиному совету, в то время как сам Саша сидел невредимый и сухой на спине Волка.
— Подожди, — сказал он, остановив своим желанием коня и слезая с него вниз, проваливаясь по щиколотки в водянистую грязь. Его багаж соскользнул вслед за ним. — Господи, — с досадой пробормотал он, забрасывая подмокшие вещи на спину Волка, но это действие потребовало от него гораздо больших усилий, чем он ожидал. Затем он прислонился к плечу лошади: он весь дрожал и чувствовал сильное головокружение, будто все, что причиталось с него за его добрые пожелания, вернулось к нему жестокой местью.
